ноги.

Ил. 112. Зевс и Гигант. Фрагмент западного фронтона храма Артемиды на острове Корфу. 590–570 гг. до н. э. Известняк. Выс. фигуры Зевса 114 см. Корфу, Археологический музей

Если, как полагал Фридрих Юнгер, смысл истребления гигантов заключался в том, чтобы навсегда закрепить меру, положенную богами людям, и положить конец человеческой «похвальбе своими огромными силами, стремлению к чему-то колоссальному», отвратить человека от «осуществления таких мероприятий, которые ему не по плечу»[318], то надо признать, что избавиться от гигантомании эллинам не удалось. Среди созданных ими «чудес света» — гигантская храмовая статуя сидящего Зевса работы Фидия в Олимпии. Каково было Молниевержцу убедиться в провале программы Гигантомахии? Но прав ли был Юнгер?

У него есть другой мотив истребления гигантов: отвратить людей от «союза с чем-то неуклюжим и грубым»[319]. Вот в этом отношении Гигантомахия оправдала себя вполне. Красота, изящество, искусность, сложность, — ничего подобного Эллада не увидела бы, если бы гигантам удалось свергнуть олимпийских богов.

Фидиев хрисоэлефантинный колосс, по-видимому, обладал этими качествами, несмотря на гигантские размеры. Обсуждать эту погибшую статую я не буду, поскольку не существует достаточно достоверных ее изображений. Замечу лишь, что, в отличие от более древнего представления о Молниевержце, ви́дение Зевса как безмолвно восседающего на престоле божественного Владыки и Судьи идет от Гомера.

Все, что когда-либо я подтверждал головы наклоненьем, Неотменяемо и необманно, и не безуспешно, —

похваляется Зевс в «Илиаде»[320]. В эллинском искусстве этот самоуверенный и небезуспешный бог появился веком позже истребителя гигантов. Среди ранних примеров такого рода — двенадцатисантиметровая бронзовая статуэтка большеголового сидящего Зевса в афинском Археологическом музее[321]. Из-под высоких дуг бровей огромными очами смотрит и благостно улыбается бог-отец. На нем гиматий поверх хитона до пят. Мелко завитые волосы спадают множеством косичек на спину, бакенбарды переходят в аккуратную бородку, нос невелик, но решителен, усы широко раздвинуты улыбкой. Излучая окрест благодушие, Зевс, однако, не забывает показывать свой перун.

Трон он покидает, главным образом, охваченный любовной страстью, и нет бога любвеобильнее его. В музее на острове Самос, где находилось крупнейшее святилище Зевсовой сестры Геры и ежегодно праздновалось ее бракосочетание с братом, хранится маленький рельеф, изображающий это замечательное событие (ил. 113). Он вырезан из дерева в последней четверти VII века до н. э. самосцем, испытывавшим критское влияние, или критянином, знакомым с ионийским искусством[322]. Чисто выбритый головастый супруг в очень коротком подпоясанном хитоне и с очень объемистым гульфиком бойко подступает слева к столь же большеголовой супруге, ноги которой скрыты длинной юбкой, обнимает ее за плечи и бесцеремонно хватает за правую грудь, благо обе они высунуты из-под высоко задранной накидки. Брат и сестра похожи друг на друга: огромные широко раскрытые глаза под высоко выгнутыми бровями; утолщающиеся книзу носы; на не по-эллински большом расстоянии от носа — улыбающиеся между пухлыми щеками рты; маленькие подбородки. Немного повернувшись друг к другу, они лица обратили к нам, чтобы убедиться, что их интимная близость не осталась никем не замеченной.

Ил. 113. Зевс и Гера. 625–600 гг. до н. э. Дерево, выс. 19 см. Самос. Археологический музей (Boardman J. Greek Art. London, 2016. Fig. 60)

Выезд божественной четы на свадьбу Пелея и Фетиды неудобен для скульптурного изображения из‐за протяженности процессии богов, зато хорош для украшения ранних чернофигурных ваз, на которых этому сюжету можно было отдать целый ярус, опоясывающий сосуд. Как на лондонском диносе Софила (ил. 50, с. 100), так и на «Вазе Франсуа» (ил. 114) колесница Зевса и Геры, облаченных в праздничные одежды, скрывающие фигуры до пят, первой приближается к дому жениха. Остробородый человеко-птичий профиль громовержца — эссенция мужественности — не отличается от профилей других богов, участвующих в процессии. Глаз глядит не на упряжь, а на нас, однако силуэт лица столь энергичен, что, кажется, он смотрит вперед. Клитий снабдил его огромным зрачком, которым Софил не озаботился: на его диносе глаз Зевса, как и других олимпийцев, похож на монокль. Правя четверкой, Зевс у Софила держит правой рукой бич, тогда как на «Вазе Франсуа» колесница запряжена тройкой, и в правой руке у Зевса бич, а в левой — замысловатый перун, который он держит так торжественно, словно собирается преподнести Фетиде букет молний.

Ил. 114. Эрготим-гончар и Клитий. Кратер («Ваза Франсуа»). 570–560 гг. до н. э. Выс. 66 см. Флоренция, Национальный археологический музей. № 4209

Из многочисленных сцен рождения Зевсом Афины самая выразительная создана Мастером Киллением на уже известной нам «тирренской» амфоре середины VI века до н. э. в Берлине (ил. 51, с. 101). Пожилой отец богов, облаченный в длинный хитон и перекинутый через левое плечо гиматий, сидит боком к нам, опершись правым предплечьем на спинку трона. Удар Гефестова топора страшен: голова Зевса будто только что выскочила на тонкой шее из туловища, куда ее, кажется, вогнал акушер; безумное око Зевса высветило чуть ли не половину лица; перун уподоблен взрыву, золотистые кружочки и черточки в котором — искры, посыпавшиеся из глаз родителя Афины. Однако рот и складка щеки приподняты: преодолевая боль, Зевс рад. Кстати, не надо думать, будто Афина возникла из его головы, тем самым якобы олицетворяя премудрость окольных путей, интриг и уловок своей матери Метиды, проглоченной Зевсом. «Для ранних греков мышление заключается скорее в дыхании, в „диафрагме“»[323].

Ил. 115. Ольтос. Килик. Ок. 510 г. до н. э. Тарквинии, Национальный Археологический музей. № L 2008.1.1

Ил. 116. Берлинский Мастер. Кратер. 500–490 гг. до н. э. Выс. 34. Париж, Лувр. Инв. № G 175

Благодаря переходу вазописцев к краснофигурной технике Зевс вместе с другими богами облагообразился. Около 510 года до н. э. Ольтос, изображая семью олимпийцев на аверсе наружной стороны килика, который мы уже разглядывали, интересуясь Дионисом, сделал