Сегодня за обедом он молчал – говорил, в основном, Ксан-Ваныч, даже командир сторожевика Михальчук особо не вступал в разговор, а вообще Лева мог дать фору и тому и другому. Это он придумал искрометную фразу: «Важнейшим из искусств для нас является фуршет», а когда его спросили, кто автор изречения, проговорил с невозмутимым видом:

– Сократ!

«Нет таких препятствий, которые помешали бы нам свернуть себе шею», – это тоже Левино.

Вообще-то и Ирина Самойлова и Корнешов должны были учиться в Ленинграде, нужные науки там проходят едва ли не все моряки страны нашей, но у них все сложилось не так, им повезло – угодили на экспериментальный факультет при новой академии, открытой в Москве.

Пора была революционная, будь она неладна, разный суетливый народ понапридумывал много такого, чего не надо было придумывать: летчиков учили летать в подвальных помещениях, архитекторов загнали на кукурузные поля, детские сады переоборудовали под дома престарелых, престарелых загнали в освободившиеся колхозные свинарники, профессию хлебороба ликвидировали вообще – нас, мол, прокормит Америка, заводы, выпускавшие танки, перепрофилировали под производство алюминиевых кастрюль, вместо пороха выпускали пробки для вина, а вместо знаменитых расточных станков с программным управлением – пластмассовые игрушки, рукавицы для дворников, рукава для дождевиков, детские волчки и подошвы для кроссовок… В общем, – революция, кричи «Ур-ря!» как можно громче.

От советской поры сохранилось еще очень многое, и те, кто смотрел в завтрашний день трезвыми глазами, изо всех сил старались сберечь то, что еще не было уничтожено, не было порвано вместе с партийными билетами и красными флагами, под которыми отцы и деды демократов брали Берлин. Старались сберечь и остатки образования, до которого у революционеров не сразу дошли руки. Хотя наступление на всеобщую грамотность уже началось, сакраментальную фразу «Спасиба за риформу аброзавания» и слово «еще» («истчо») пока писали правильно. Но коптюшка безграмотности уже начала дымить и вонять. Говорят, что безграмотность пришла в Россию вместе с компьютером и атрибутами, его сопровождавшими, в том числе, умными и нужными.

Впрочем, дело не в компьютерах, а в людях, поставивших их себе на стол вместе с выпивкой и закуской.

И ей, и Корнешову, и многим, кто учился с ними, повезло, они получили нормальное образование.

А вот тем, кто учился позже, было хуже: часть из них получила не образование, а неведомо что – скорее преданность идеалам Ельцина, Горбачева и прочих товарищей, стоящих рядом с ними, другой части не повезло совсем – они, имея диплом о высшем образовании, не могли отличить голый, ни к чему не присоединенный монитор от настроенного и работающего телевизора, эхолот от дальномера, трактор от машины, которая чистит тротуары.

С другой стороны, хватит бурчать по-старушечьи. Времена ныне такие, что если не ухватишь птицу счастья за лапы, никто не поможет это сделать, времена те отошли – остались в прошлом, наверное, навсегда.

Корнешов был старше Ирины на девять лет, хотя Ирине казалось – больше. Корнешов уже носил курсантские погоны, когда началась борьба с порнографическими фильмами – видеокассетами, привозимыми из-за границы.

Фильмы эти могли смотреть, конечно, только люди, у которых были видеомагнитофоны, людей этих милиция знала наперечет, милиционеры сами облизывались, желая посмотреть какое-нибудь французское «ню» или американский боевичок, но не всегда имели такую возможность…

Надо заметить, боевики борцов за нравственность особо не интересовали – интересовало только порно, эротика. Но как проникнуть в квартиру, где демонстрируют такой фильм? Взламывать же дверь не будешь…

Милиционеры поступали просто: выкручивали пробки в электрических щитках, – раньше эти щитки были сплошь да рядом вынесены на лестничные площадки… Естественно, из-за двери тут же вылетал хозяин – проверить, что же стряслось с электроснабжением? Милиционеры входили в дом вместе с хозяином, на законных, так сказать, основаниях, поскольку отказать им в приглашении он никак не мог…

В результате непрошеные гости изымали у владельца кассету – для изучения.

Изучала фильм специальная комиссия, состоявшая из знатоков «темы» – одной медсестры, одной учительницы и одного электрика с ближайшего цементного завода – они-то и решали, порнографический это фильм или нет?

– Судя по тому, что героиня в конце фильма расстегивает на себе кофточку, ясно, что произойдет дальше. Я считаю этот фильм порнографическим, – говорила медсестра.

Члены комиссии с таким авторитетным мнением обычно соглашались, и дело передавали в суд. Владелец кассеты мог запросто схлопотать семь лет лагерей строгого режима. Чтобы больше не смотрел фильмы, которые смотреть вредно.

Точно в такую беду попал Левин сосед, живший внизу, в квартире под Корнешовыми. Лева, несмотря на то, что был уже человеком с погонами и мог запросто пострадать от какого-нибудь ретивого любителя шагистики, пошел в суд защищать соседа.

Защищал яростно и умело, очень грамотно, с точно выверенной системой доказательств, которой подивились даже бывалые адвокаты:

– А вы, товарищ курсант, случайно не на юридическом факультете учитесь?

Нет, Лева Корнешов учился на штурманском отделении… Соседа он отбил. Вечером тот пришел к Корнешову с тремя бутылками хорошего коньяка и мокрыми от благодарности глазами: он приготовился уже занять нары где-нибудь в Александровском или Иркутском централе, либо место в бараке под Интой. Но благодаря Корнешову пронесло.

Впрочем, Корнешов выговор все равно получил, – словесный, – от факультетского начальства. Полковник-морпех, которому подчинялась штурманская группа, предупредил Леву:

– Всякое падение, курсант, начинается с первого словесного выговора, ну а дальше, – полковник развел руки, обхватывая ими большое пространство, – дальше – вдоль по Питерской… до позорного увольнения с командирскими погонами на плечах. Па-анятна?

– Па-анятна! – ответил курсант Корнешов, козырнул лихо, с оттяжечкой, с изящным прогибом ладони.

Морпех сдвинул в сторону губы в снисходительной улыбке и отвернулся.

Когда Корнешов готовился получить на погоны первые лейтенантские звездочки, Ирина еще только начинала учиться – попала в число так называемого «бабского набора»… Училась она легко, ей вообще многое давалось легко, кроме, может быть, игры на музыкальных инструментах: гитара для нее мало чем отличалась от пианино, а аккордеон от казахской домбры. Когда позади остались три курса и многое было познано, она вышла замуж за Корнешова.

Корнешов к той поре сделал несколько стремительных шагов вверх, получил внеочередное звание и стал капитан-лейтенантом. В новенькой отутюженной форме, при погонах с зелеными пограничными кантами и желтыми плавсоставскими просветами, гибкий, белозубый, быстрый, он был хорош – девчонки оглядывались на него, и Ирину такое откровенное внимание задевало, внутри рождался опасный холодок, она ежилась и даже пыталась отдалиться от Корнешова, но попытка была тщетной – Лева без всяких уговариваний, без традиционного ласкового бормотания удерживал ее около себя…

В конце концов она пришла к выводу, что Корнешов не очень-то и обращает на девчонок внимание, и успокоилась.

Когда выпадало свободное воскресенье, они ездили либо на «Водный стадион», либо на местный пляж – от их дома туда ходил старенький троллейбус, привозил прямо к тихой речной