даже остановился. — Лучше расскажи мне о ней поподробнее. Чем она занимается?

— Работает в лавке старика Врочека. Превосходно рисует. Талантливо, я бы даже сказал. Пан Франц доверил ей восстанавливать рисунки из моего трактата…

— Того самого?

— Именно. Я добыл его, представляешь. Ни какие-нибудь копии, а настоящий Мартин Гориц. Обязательно покажу тебе, когда всё будет восстановлено. Но… Сейчас речь не об этом. Она буквально преследует меня. Её слишком много. Я просто хочу преподать ей урок… чтобы запомнила и держалась от меня…

— Так! — вскрикнул алхимик. — Мне все ясно. Чтобы наказать девицу, её надо победить её же методом.

Он нарочно сделал эффектную паузу и подмигнул.

— Выведи её из равновесия. Сделай что-то неожиданное — позови её на свидание.

Последний раз я так кричал посреди улицы, когда мои помощники напоролись в трущобах на короткохвостую химеру, прикидывающуюся толстой дворняжкой. Тогда нам повезло — отбились. Против алхимика шансов не было. Этот куцев советчик заболтает даже мертвяка. Что и за какое место меня вообще дёрнуло, обратиться к нему за помощью?

Успокоившись, я все же пообещал подумать над его предложением, и попрощавшись отправился в управление Ночной стражи. Порядка в голове стало ещё меньше, и извозчик даже не сразу понял куда меня вести. Пришлось показывать руками. Попробуй сохранить холоднокровие, когда за два дня лишаешься пары лучших брюк и самоуважения. Это вам, пан боевой маг, не за чудищами гоняться. Хотя легче сразиться с десятком топляков, чем договориться с одной панной.

Я даже не заметил, как доехал до нужного места, механически расплатился и взбежал по ступеням, на ходу здороваясь с дежурным стражником. Главное не встретить Рекара Пшкевича, настроение и так ниже не куда, а от его паскудной улыбочки и вовсе хочется удавиться на собственном шарфе.

Проскочив в кабинет, я тоскливо взглянул на пирамидку на полке и развалился в кресле. Марек сидел мрачнее тучи, наверное, всё утро доказывал Люсинде, что слухи о его поездке в Зодчек с молодой панной, досужие домыслы.

— Доброе утро, — хмуро протянул он, не отрываясь от своего стола.

— Добрее видали, — в тон ему ответил я. — Подымай нос и смотри в оба — буду третий припой пробовать.

— И охота вам… — начал он, но вовремя осекся, встал и подошел ближе.

— То-то же, — проворчал я, вытаскивая карманный футляр с единственной колбой.

Любимая работа лучше всего изгоняет из головы дурные мысли.

Пить настойку на табаке не самое приятное занятие. Раствор проскочил в горло, оставив горечь во рту. Я сипло закашлялся, а голова закружилась. Перед глазами заплясали цветные пятна, и водоворот чужих воспоминаний затянул меня в черную бездну.

Кто-то на кого-то кричал. Высокий, но при этом мужской голос, который я не узнавал, постоянно срывался на визг. Слова улетали прочь, а вместе с ними ускользал и смысл. Разглядеть тоже ничего не получалось. В темноте яркими пятнами вспыхивали факелы, и я догадался, что «убийца-курильщик» идёт по подземелью.

Получается, я слишком глубоко окунулся в его воспоминания. Надо двигаться в самый конец, нельзя застревать тут надолго. Болезненно сглотнув, я попытался всплыть на поверхность его памяти, но меня ослепил яркий свет.

Когда зайчики прекратили скакать перед глазами, я разглядел площадь перед купеческой гильдией. Не знаю через какие подвалы «убийца-курильщик» пробирался к своей цели, но вылез почти у самого тупика. Проскользнул в дальний угол и опустился на колени. Укрылся плащом и, скукожившись, затих.

Время едва шевелилось, так что перезвон на колокольне храма Четырех Пресветлых заставил вздрогнуть. Сколько я тут сижу? То есть он. Уже довольно долго. Ноги затекли, а нетерпеливые руки выудили из-за пазухи кисет и трубку. Тогда-то я и разглядел его пальцы. Заскорузлые, желтые от частого курения, с особыми отметинами на фалангах. Стоило терпеть горечь табачного настоя и остальные мучения. Теперь я его точно найду. У «убийцы-курильщика» тюремные наколки. На указательном пальце кинжал с каплей крови — значит, уже не одну жизнь отнял. На среднем солнце с семью лучами. Безымянный чистый, а на мизинце горшок — клялся пану Тыкве, предводителю горшечной банды. Этого хорошо знаю, вор старой закалки, «мокрых дел» не любит и своим не разрешает. С контрабандистами работает. Мы с ним из-за незаконной продажи фей и пересеклись, с тех пор и знаемся. Того, кто его запрет нарушил, со скрипом, но сдаст, чтобы остальным неповадно было.

Я так увлёкся своим планом, что чуть не пропустил нападение.

Скрипнула дверь черного хода и неподвижный «убийца-курильщик» вскочил с места. Натянул на руку «кошачью лапу» — перчатку с острыми кривыми лезвиями, чтобы сымитировать нападение твари, и бросился к лестнице.

Меня так резко выбросило из его воспоминаний, что закружилась голова.

— Пан Вильк!

— Со мной всё в порядке, — отозвался я, ухватившись за подлокотники кресла. — Принеси моей воды, во рту пересохло.

Пока Марек наливал дистиллят из особого графина, я уже пришел в себя. Пора действовать, но самому везде не поспеть. Я подозвал Марека и вполголоса приказал:

— Отправишься на Горшечную улицу, трактир «Святая крыса». Хозяину передашь, что пан магистр будет ждать пана Тыкву в шесть в «Старом пирате».

Прочитав недоумение в глазах Марека, я пояснил:

— Кузьку пришил его подмастерье.

Капрал кивнул.

— Возьми повозку, чтобы побыстрее. Нам с тобой еще на бал сегодня ехать.

— Куда?

— Туда-туда, — закивал я. — Убийцу градоначальникова сына разыскать надо, но и про тварь забывать нельзя. Смешливица вечно голодная и может заявиться сегодня к пану Мнишеку. Значит и нам туда дорога.

— Понял, — выдохнул Марек.

— Вот и хорошо, — пробормотал я. — Тогда одна нога здесь, другая там. Тебе еще западню для твари готовить. А мне отчет для капитана писать и уговаривать выделить пятерых стражников на бал.

Из рассказа Аланы де Керси,

младшего книгопродавца книжной лавки «У Моста»

Промозглый вечер прочно угнездился в моей скромной обители, вторгшись сквозь распахнутое окно и выстудив комнату едва ли не до инея на стенах. Пробравшись сквозь бесформенные завалы разбросанных вещей, я раздраженно захлопнула створки. Пани Флося ошарашено взирала на устроенный неизвестными бардак, а я в легкой растерянности прижимала к себе поднятое с пола платье.

— Пресветлые