— Иди сюда, — прокряхтел Пол, втаскивая меня к себе на колени. — Что ты? Не надо плакать. Или… Ты хочешь опять сказать: нет?

— Нет! — вскрикнула я. — То есть — да! Да, Пол, да. Я стану твоей женой. Конечно же! Как ты мог подумать?

Я тискала его шею и не могла поверить, что меньше часа назад меня тошнило от одного его вида.

— Как хорошо, — серьезно сказал Пол и прижался губами к моему лбу. — Можно я скажу по-английски?

И он заговорил мягко и певуче, длинными, красивыми фразами, которые сменяли друг друга, как волны, и уносили меня к неведомым берегам его древней Британии. Старые груши роняли свои плоды… Или это так стучало его сердце? Вдали отрывисто вскрикивали чайки… Нет, это доносились короткие автомобильные гудки. Исполненные достоинства рыцари не спеша перебирались из одной легенды в другую, и сверкание их доспехов растворялось в сияющих глазах Пола.

— Я все поняла, — сказала я, когда он замолчал. — Но я ничего не смогу тебе ответить. Я так счастлива, Пол! Я не могу говорить. Я вся переполнилась счастьем, и все слова утонули в нем.

Фраза была трудноватой для него, но Пол тоже все понял. Он стал потихоньку одевать меня, и я уже не возражала и не рвалась все сделать самостоятельно. Все это время он улыбался, не широко, сдержанно и в то же время удивительно мило. За эти дни под глазами у него набухла усталость, но сейчас Пол выглядел совсем молодым и каким-то робким. Он то и дело опускал глаза, будто смущался. Казалось, я предстала перед ним в каком-то новом качестве, и Пол еще не свыкся с этим.

— Знаешь что, — внезапно сказала я, — сегодня срок пить первую таблетку. Но я не буду этого делать.

Он быстро захлопал ресницами, силясь понять тайный смысл моих слов, точно боялся поверить в то, что лежало на поверхности. Потом посмотрел на мой живот и вдруг закрыл руками лицо.

— Пол, я не шучу! — поспешно предупредила я, зная его мнительность.

Он так и повалился мне в колени, не отнимая рук. Я с силой прижала его голову. Мне хотелось вобрать в себя его целиком, а не только семя.

Все-таки Пол остался верен себе и, чуть повернув голову, глухо спросил:

— Правда?

Я даже не улыбнулась:

— Правда, Пол, правда.

— А я… правильно понял? — он выпрямился и с тревогой уточнил: — Ты хотела сказать…

И не смог договорить. Я взяла его теплые руки и приложила к своему животу:

— Пол, я хочу, чтобы у нас был ребенок. Может быть, он зародился там прямо сейчас. Он будет расти, и ты сможешь это чувствовать. Стоит только прижать руки, вот так… Мы будем разговаривать с ним на двух языках. Он будет звать нас: "Мама! Daddy!" О господи, Пол, я так счастлива! Поедем же в деревню, мне хочется парного молока!

— О! — он засуетился, включая зажигание. — Тебе уже хочется… Это… признак, да?

— Пол, ну что ты! Это же не происходит в одну секунду!

Но он упорно не желал расстаться с иллюзией:

— Нет. Это так и про… исходит. А как еще? В одну секунду. Раз… И я буду папа?!

Он так захохотал, точно его охватило буйное помешательство, и даже подпрыгнул на сиденье, не спуская глаз с проселочной дороги, на которую уже выбрался. Машина яростно пылила, разделяя восторг Пола, а он все восклицал что-то, мешая языки, и мне представилось, как наш ребенок и вправду начнет лепетать, не проводя границы. Это было так забавно, что я захихикала, а Пол радостно спросил, как уже было однажды:

— Я смешной?

— Нет, Пол! Ты — такой…

— Какой?

— Такой…

Мы остановились на краю первой же деревушки, чуть живой, как все наши сибирские деревни. Звали ее просто и скучно — Петровка. "Почему тогда уж не Ивановка?" — с досадой подумала я. Мне было неловко за такую лингвистическую неизобретательность нашего народа. Но Пол отнесся к этому иначе.

— О, царь Петр! — в его голосе зазвучало почтение. — Он был в Британии. Ему понравилось. Он хотел стать нашим адмиралом.

— Что-то ты сочиняешь, Пол! — произнесла я с сомнением.

Он с жаром запротестовал:

— Нет-нет! Правда. Он так говорил.

Гораздо позднее я выяснила, что Петр I, восхищенный морскими маневрами в Портсмуте, со свойственной ему горячностью воскликнул: "Если б я не был русским царем, желал бы быть адмиралом Великобританским". Пол ничуть не преувеличил.

Тогда же он в качестве доказательства привел то, что в Кенсингтонском дворце хранится портрет Петра I кисти сэра Годфри Неллера.

— Это — собственность Ее Величества, — с чисто британской великоподданнической гордостью заявил Пол.

Но Россия опять привлекла его внимание. Он хотел любить все, что было хоть как-то связано со мной, и ему это удавалось. Его все приводило в восхищение. Вытащив меня из машины, он проследил, как оседают у наших ног серые клубы, и восторженно сказал:

— Пыль!

Как будто она была золотой…

Поле за деревней было усеяно непросохшими стогами сена, а между ними бродила одинокая корова.

— Очень худая, — заметил Пол, но было видно, что это его ничуть не огорчило. Сегодня его ничто не могло огорчить.

Роща за полем выглядела разрумянившейся от того, что в ней было полно осин. Полу пришло в голову, что я непременно должна это нарисовать.

— Мы приедем сюда завтра, — поставил он меня в известность. — Ты будешь рисовать. Ты спрашивала, что тебе делать… в жизни. Вот! Рисовать. У тебя есть талант. Это лучше, чем быть актрисой. Живопись — чистое искусство.

— Пол, ты когда-нибудь видел работы Ван Гога?

— Да, конечно, — беспечно отозвался он, озираясь.

— Тогда не говори, что у меня есть талант.

Его сияющее лицо разом померкло. Он притянул меня и поцеловал волосы:

— О, что ты! Каждый имеет свой талант. Зачем быть, как Ван Гог? Ты — это ты. И такой больше нет. И сердца такого нет.

"Это цитировал Режиссер!" — задохнулась я.

— Кто это сказал? Откуда ты знаешь эти слова?

— О, не помню. Придумал? Или читал? Ты их знаешь?

Не успела я ответить, как он указал на крайний домик:

— Давай стучать? Я хочу посмотреть.

Повернув деревянную щеколду, я открыла калитку и прошла по тропинке к дому. Со всех сторон к ней подступали заросшие картофельные грядки, только в дальнем углу огорода виднелись кусты малины.

— У нас другие сады, — стараясь не выдать разочарования, сказал Пол.

— Это не сад. Это называется огород. Это не для красоты, а чтобы не умереть с голода.

Пол мечтательно улыбнулся:

— У меня дома розы. Мой папа делал сад. И другие тоже. Он делал сады.