– Конечно не до того, ведь готовится большая жертва Медузе – морской бой с «высокими».

– В общем, болтать некогда. Ты, Гатэ, следи за китом. Вы, Истя и Рро-Ро, давайте за лодкой. А мы с Топчущим Ноги бежим к тайнику за «хвостаткой». Встречаемся вот там. Только ты, Видящий Далеко, сильно не высовывайся из камней. Не спугни нашу рыбу.

Если бы Стат Косакри проведал о кое-каких из местных первобытных технологий, то наверняка бы получил новое подтверждение искусственности внешнего мира. Вопрос заключался в способе, коим жители Осевого Пика убивали китов. Как не удивительно, но они использовали выжимку из щупалец гигантской медузы цианеи.

То, что в лагуне одного и того же одинокого острова появлялись как киты, так и животные содержащие в своем теле смертельно опасный яд – было явным совпадением из разряда притянутых за уши. Цианея, естественно, хищник и питается рыбой. Кроме того, это огромный хищник. Некоторые очевидцы-везунчики указывают, что только в диаметре купола она дотягивает до пяти метров. Трудно сказать какую акватории она покрывает разбрасывая по воде свои смертельные нити-щупальца, длиной в десятки, а то и сотни метров. В плане досконального изучения фауны – океан Бесконечности остается для людей Геи белым пятном. Никто серьезно не исследовал этих хищников. Есть предположение на уровне детских страшилок, что где-то в глубинах медузы могут быть просто невероятно большими. Эдакий плавающий лес, с протянутыми в километр отравленными выростами. Но все-таки не очень верится, будто цианеи соблюдают диету, основанную строго на китятине, так? Почему же в их организме вырабатывается яд, лучше всего воздействующий именно на морских гигантов? Кроме того, подводные чудища достаточно редки. Хотя кое-кто распускает пацифистские слухи будто после Второй Атомной, и последующих испытаний ядерных зарядов в водной среде, медузы могли дать еще более ужасные мутации. Но даже этой сугубо гипотетической натяжки недостаточно. Ведь охота на китов для аборигенов Пика не новомодное ремесло, и почти изначально единственный метод, который они могли применять против гигантов это именно отравление. Кстати, в отличие о щупальцевых монстров, в отношении популяции больших млекопитающих вмешательство цивилизованных народов действует в обратную сторону. То есть, интенсивная охота и распространение радиации сокращают их число. И значит, то, что в данный момент аборигены все еще охотятся на китов с помощью цианей – точнее, производных из них – является чудом. Ведь медузы забредают в акваторию от случая к случаю, так же как и киты, но что важно, несколько в другое время. Естественно, то, что для данных островов всё это обыденность, маскирует чудотворение. Знай о таких делах Стат Косакри, то, как человек опытный, разоблачил бы все эти априорно заданные трюки на раз.

Хотя понятное дело, сверху, для маскировки, сотворенный мир накладывает зернистость детализации. Например, сам принцип охоты. Всем понятно, что у туземцев не имеется ни гарпунной пушки, ни тонких сверхпрочных тросов для зацепки этого гарпуна. Да и не смотря на то, что кожаные, весельные пироги развивают достаточно большую скорость, тем не менее, стало бы совсем невероятным если бы они преследовали добычу за акваторией лагуны. Кроме того, даже если бы имелось нечто сопоставимое по прочности и тяжести с металлическим гарпуном, к нему бы пришлось крепить какую-нибудь лианную связку. Или загодя изобретать просмаленую веревку из пеньки. Последнее предположение вполне допустимо, ведь, в конце концов, местное население наверняка произошло от затерявшегося в море, значительно более развитого народа, так? Оно еще более «допустимо» исходя из того, что «плетенки» местного производства на острове наличествуют. Но даже изобретение волоконного каната не спасает положение. Его нужно тащить с собой гораздо более чем позволяет грузоподъемность пироги. И потому тут применен донельзя экзотический метод.

Когда охотника подвозят к величаво «шествующему» по лагуне левиафану, он раскручивает над головой короткую многохвостую веревку и метает в цель. Целью обычно является хоть какое-нибудь место ближе к голове животного. Но вообще-то подходит и хвост. Никто точно не замерял (да и нет на Осевом Пике устройств отмеряющих время точно) насколько дольше мучается кит при некотором промахе. В деле применяются трех-, пяти-, семи-, или девятихвостки. Все зависит от квалификации «гарпунера». На каждом из концов оружия прикреплен еще один биологический подарок природы – акулий зуб. Однако это не просто зуб. Он обработан почти с ювелирной точностью, что в условиях каменно-костяного века требует известной степени мастерства. Внутри него просверлена хитрая полость. Именно туда закачивается выжимка из медузы-цианеи. Потом полость хитро закупоривается. Все предусмотрено так, чтобы при внедрении в тушу происходила раскупорка зуба, и яд впитывался в жировую ткань животного. Осуществляется ли раскупорка всех зубов, или только части, и какова вероятность несрабатывания – никто, разумеется, не подсчитывал. Тут вам не институт военной инженерии. Однако общая эффективность оружия доказана вполне.

Разумеется, из знаний сегодняшнего дня можно вполне надежно экстраполировать в прошлое, наслаивая методы поисков и находок мысли. Но забери Мятая луна, сколько потребовалось бы экспериментов, учитывая далеко не каждодневное появление китов? То есть, требуется отработать метание зуба. Эффективность яда. Естественно, и то и другое можно отрабатывать на других мишенях. Например, вполне подходят двуногие. Но если в качестве мишеней для отработки меткости они имеют даже завышенные параметры сравнительно с реальными многотонными тушами, то в качестве полигона для ядов, имеют смысл разве что в принципиальной возможности его действия. Ведь нужно иметь достаточно большую смелость дабы предположить, что яд, убивающий совсем маленькое сравнительно с требуемым существо, способен сделать тоже самое с целой горой плавающего мяса.

Помимо того, даже приняв за основу саму возможность целенаправленного научно-прикладного поиска в первобытной культуре, нужно допустить у первого поколения китобоев прямо таки интуицию чудесной степени. Пусть можно предположить, будто вообще все живое дохнет от яда, и кит при втыкании в него «пятихвостки» тут же переворачивается вверх брюхом, как обычная рыба, что с того? Ведь сразу возникает целое скопище новых проблем. Например, как эти тридцать, пятьдесят или более тонн мяса транспортировать на берег для разделки? Снова требуются мощные тросы. И даже пусть они имеются. Ведь весельной мощности даже десятков пирог – поначалу, кстати, сделанных даже не из шкуры китов, а все-таки из чего-то связанного с деревом – совершенно не хватит. Что же, тянуть веревки с самого берега? Расстояние до отравленного зверя может оказаться километр и более. Сколько поколений островитян должны плести канаты такой длины? Хуже того, даже с тросами ничего не получается. Количества единовременно живущих на обоих островах людей, если и хватит создать тягловое усилие для транспортировки по воде, то уж никак – для вытягивания кита на берег. Разумеется, допустима частичная разделка на мелководье. Может быть, поначалу так и могло происходить.

Однако чудесная интуиция охотников проявилась сполна. Ведь действительно, кто мог догадаться загодя, что кит, пораженный совсем микроскопическим, по его меркам, количеством яда цианеи, не просто умрет, корчась в муках, а вначале сойдет с ума? Что с того, спросят некомпетентные? Есть ли разница в употреблении мяса кита сумасшедшего, или кита простого? Однако фокус вовсе не в этом. Он в результирующей того самого безумия. Видите ли, последствием психического сдвига у морских млекопитающих является выброс на берег. Точнее, поскольку никто не приставлял к нему психиатра, именно его выбрасывание на пляжные валуны будет свидетельствовать о полном сумасшествии. Можно сделать разные предположения. Вполне допустимо, покончить самоубийством кита заставляет непереносимая боль. А то, что он во всех случаях оказывается именно на предусмотренном китобоями пляже, достигается несколькими попаданиями не туда. То есть поначалу кит бросается куда ни попади. Но везде его встречают скалы, перепрыгнуть которые он не в состоянии. И в конце-концов, он с разгона попадает на пляж. Наверняка, нестерпимая боль досаждает ему и тут, и он бы рад броситься на берег еще и еще, однако сил бороться с неослабленной гидросферой гравитацией у него все-таки не хватает.