черви, а мы сжигаем его во мгновение ока, так что он входит в рай немедленно и тотчас”. Тогда я спросил об этом, а он сказал: “По любви господина его к нему уже послал он ветер, так что он унесет его за час”. И вот, действительно, не прошло и часа, как превратился корабль, и дрова, и девушка, и господин в золу, потом в пепел.

Потом они построили на месте этого корабля, который они вытащили из реки, нечто подобное круглому холму и водрузили в середине его большую деревяшку хаданга (белого тополя), написали на ней имя мужа и имя царя русов и удалились».

Вероятно, Ибн-Фадлан не все правильно понял из увиденного и услышанного, а что-то неправильно истолковал. Его живой рассказ о русах, встреченных им на Волге, отражает и реалии этой жизни (поклонение идолам, украшения женщин – мужчины на Руси их почти не носили, детали богатой одежды, похоронные обряды), и чрезмерную увлеченность восточных авторов темой сексуальной раскрепощенности руси, равно относимой ко всем славянам. Вообще, описания нравов и обычаев славян и руси у многочисленных арабских и персидских авторов, использовавших работы друг друга, тесно переплетаются, сливаются и просто заменяются одно другим.

Если свободные отношения мужчин и женщин у северных язычников очень увлекали мусульманских авторов, а привычное им многоженство славян и руси просто констатировалось, то погребальные и поминальные обряды они описывали с большим вниманием и точностью. Ибн-Русте, например, существенно дополнил яркое описание похорон руса в труде Ибн-Фадлана рассказом о поминках у славян, на которых одна из жен покойного добровольно приносит себя в жертву и ее труп сжигают. Для археологов погребальный и поминальный обряд является важным определителем археологической культуры, характерной для того или иного этноса. Но кого же описал в столь ярком рассказе Ибн-Фадлан?

Норманисты и антинорманисты

Ответить на этот вопрос о происхождении погребального обряда русов на Волге было бы нетрудно, если бы он не стал полем битвы для двух научных и публицистических «партий» – норманистов и антинорманистов.

Начиная с XVIII века, когда М.В. Ломоносов сцепился в этом вопросе с немцами из Санкт-Петербургской академии наук, в пылу дискуссии было издано несколько десятков книг и сотни статей. Некоторые из этих работ написаны столь ярко и талантливо, что могут служить прекрасным развлекательным чтением. До сей поры вызывает заслуженный интерес читателей превосходная в литературном и полемическом плане книга первого директора Эрмитажа Степана Александровича Гедеонова «Варяги и Русь». В ней обстоятельно рассмотрены практически все источники и детально освещены основные вопросы долгой и увлекательной полемики[108].

Проблема лишь в том, что сама полемика искусственна и основана на драматической провокации. Норманисты изначально относили название Русь к викингам-скандинавам, коих почему-то именовали норманнами[109]. Провокационный вывод из этой концепции, всегда следовавший перед ее аргументацией, обеспечил долгую жизнь спору: «Русское государство, как таковое, основано норманнами, и всякая попытка объяснить начало Руси иначе будет напрасным, праздным трудом»[110]. Неудивительно, что патриотически настроенные антинорманисты немедля объявили Русь автохтонным славянским племенем.

Собственно спор, невзирая на массы аргументов той и другой стороны, свелся к вопросу, являются ли племена восточных славян государствообразующими, или славяне вкупе с финно-уграми суть рабы, способные только ссориться между собой, податной материал для строительства государства пришельцами из Северной Европы. Даже сегодня, когда суть спора не всегда бывает озвучена, этот смысл обязательно присутствует в самых солидных на вид академических трудах. Придавая им, на мой взгляд, несколько иронический оттенок.

Норманистов не беспокоит, что с точки зрения концепции цивилизующего влияния Запада на Древнюю (а впрочем, и Новую) Русь викинги (будем называть так этнически скандинавскую часть морских разбойников и балтийских купцов варягов) представляли собой даже не нулевую, а отрицательную ценность. «Запад» в данном случае без прикрас олицетворяет собой разбой. Причем разбой, который еще Древняя Русь сумела пресечь силами создавших могучее государство славян и финно-угров.

Норманны в узком смысле – это даны, цивилизованные со второй половины IX до XI века франками, перенявшие у франков христианскую веру, язык и культуру. Викинги вообще – люди, мягко говоря, не государственные, имевшие отношение к цивилизации только с точки зрения грабежа материальных ценностей. Нигде, в том числе на Руси, куда они действительно захаживали, не осталось заметных следов их языка и обычаев. Хуже того, история норманнских завоеваний позволяет бросить обвинение в «негосударственности» скорее Западу Европы, чем ее Востоку.

Свои государства норманнам удалось создать в Англии (где они одолели саксов, которые ранее одолели англов, завоевавших бриттов после ухода римлян), Южной Италии и Сицилии (под эгидой римского папы). И всюду они очень быстро растворились без остатка. Не только норманны, но и викинги-скандинавы в широком смысле не могли принести другим народам ничего созидательного. Особенно плохи были у них дела именно с государственностью. Вожди-конунги, с IX века более-менее владевшие Данией, создали очень непрочное государство (Дания, Норвегия и Англия) только в XI веке при Кнуте Великом. Швеция пребывала в раздорах под властью своих мелких конунгов и датчан до смерти Александра Невского. Там все было настолько печально, что смутная «государственная» история шведов IX–XIII веков до сих пор описывается лишь в общих чертах. «Государства», точнее владения разных конунгов в Норвегии, начали образовываться в конце IX века, но и в начале XI века, при крестителе норвежцев Олафе II Толстом (одно время спасавшемся в Новгороде у Ярослава Мудрого), были крайне неустойчивыми. Словом, опыт государственного строительства скандинавы, тем более та их часть, что упорно шла в морские разбойники-викинги, передать славянам и финно-уграм не могли в силу убожества собственных представлений о государственности.

В XVIII веке норманисты использовали также апелляцию к прусскому опыту, памятуя родословные легенды, согласно которым предки династии Романовых выехали на Русь из Пруссии. На фоне бурной просветительной деятельности прусского короля Фридриха Великого эта идея выглядела неплохо. Не считая того, что пруссы были балтским племенем, покоренным немцами только в XIII веке.

Итак, с точки зрения нелепой идеи «государственных» и «негосударственных» народов отнесение создания Русского государства к скандинавам смехотворно. Что не мешало патриотически настроенным русским антинорманистам воспринимать ее всерьез.

Ответ антинорманистов состоял (и состоит) в том, что русы, начиная с легендарного князя Рюрика и его родни, были отнесены к западным, прибалтийским славянам, жившим в IX веке на южном побережье Балтийского моря от современной Калининградской области до Дании. А Русь определена как особый район в Южной Руси (вблизи Киева или в современной Липецкой области), выходцы из которого и дали свое название вначале верхушке, а со временем и всем подданным Древнерусского государства. Естественно, эти древние русы (или, в греческом написании, росы) были восточными славянами. Всякий, кто не вполне доверял слабым доводам в пользу автохтонности этого русского племени, моментально причислялся