Антинорманистов не смущает, что идея изначальной и вечной славяно-русской идентичности противоречит фундаментальной основе русской государственности, объединяющей со времен Древней Руси множество народов. Именно отношение ко всем народностям, языкам и культурам как к равным подданным одной Русской державы сформировало и поддерживает тысячелетний феномен России, где чистокровный грузин князь П.И. Багратион восклицает вместе с русскими, немецкими и сербскими по крови генералами: «Мы русские! Клянемся в том пред всесильным Богом!» – и побеждают «одной лишь силой воли русского человека»[111]. Казалось бы, возможность проследить процесс формирования сплачивающей нас державной идеи на заре Древней Руси должна патриотических историков вдохновлять. Но и тут провокация оказывается сильнее здравого смысла.

Как обычно бывает, полярные точки зрения – равно неправомерные – питают друг друга. Стороны веками громоздят аргументы и контраргументы, интересные не сами по себе, но исключительно в процессе спора. Даже если собрать и сжечь все работы норманистов (или антинорманистов, разницы нет), тексты одной стороны передадут всю дискуссию целиком, поскольку полярные мнения друг без друга не живут. Функционально спорщики выступают лучшими друзьями, у которых на самом деле есть лишь один истинный противник – любой благоразумный историк, который анализирует источники вне этой псевдоантагонистической парадигмы.

Дискуссия норманистов и антинорманистов до сих пор выглядит весьма занимательной, хотя к науке может быть отнесена только за счет формы. По сути, она мешает историкам объективно разбираться в интереснейших культурных взаимоотношениях, на фоне которых в X веке в Восточной Европе сложилось Древнерусское государство. В основе этих взаимоотношений лежали удобнейшие, стратегически чрезвычайно важные водные пути по землям восточных славян и дружественных им финно-угров.

Водные системы Волги, Днепра, Дона, Западной и Северной Двины и прилегающих, доступных по «волокам» рек соединяли север и юг, запад и восток Европы. Благодаря им германские владения на Дунае, славянские, балтские и скандинавские земли на Балтийском море были связаны с Византией и Великим шелковым путем, проходившим с востока на запад от Китая через южный берег Каспия к Средиземному морю (с ответвлением на Индию).

Просто указать на эти связи – значит не сказать ничего, если не пояснить: это были определяющие связи для развития небольшого северо-западного отростка Евразии, известного нам как Европа. Особенно для севера Европы, не втянутого в свое время в орбиту античной цивилизации, и для восточных ее районов, знакомых с достижениями средиземноморской культуры только через торговлю. Водные пути Восточной Европы вели северных варваров, в том числе и наших с вами предков, к непокоренной варварами Восточной Римской империи: державе ромеев, известной в научной литературе как Византия. Именно ее культура оказала определяющее воздействие на формирующийся господствующий слой всех государств Европы. Как показывают нам материальные и изобразительные источники, уже с IX века все воинское сословие, все берущие дань, от Волги до Ирландии, строго следовали византийской моде, в отличие от дающих дань землепашцев и ремесленников, веками сохранявших племенные костюмы, утварь и украшения.

В VII веке в низовьях Волги появились арабские купцы с дарами культур всей Передней Азии и Северной Африки, входивших в Арабский халифат. Великий шелковый путь, названный по одному товару, производимому в основном в Центральной Азии в кооперации с Китаем, предлагал всем, кто имел к нему доступ, колоссальное богатство материальных культур Китая, Средней Азии и Индии.

Раскопки торговых центров на Балтике, таких как Бирка (на озере Миларен в Швеции), показали, что культурный юго-восток мог предложить северу (кроме тканей, которые практически не сохраняются в земле) множество ценных вещей, от удобных степных доспехов до китайских бронзовых статуэток. Найденные археологами клады арабских серебряных монет, густо покрывающие Волжский и Волго-Донской торговые пути и растекающиеся более тонкими ручейками по берегам Балтики, свидетельствуют, что страдавшей от нехватки драгоценных металлов Восточной и Северной Европе было что предложить в обмен.

С северными купцами, появившимися на Великом шелковом пути, и связано самое раннее упоминание русов в восточных письменных источниках. Около 847 года персидский географ-мусульманин Абу-ль-Касим Убайдаллах ибн Абдаллах ибн Хордадбех, видный чиновник почтовой службы Арабского халифата, в первом дошедшем до нас географическом описании халифата и его окрестностей сообщил: «Если говорить о купцах ар-Рус, то это одна из разновидностей славян. Они доставляют заячьи шкурки, шкурки черных лисиц и мечи из самых отдаленных [окраин страны] славян к Румийскому морю. Владетель ар-Рума (византийский император. – А. Б.) взимает с них десятину. Если они отправляются по Танаису (Дону. – А. Б.) – реке славян, то проезжают мимо Хамлиджа (Саркела. – А. Б.) города хазар. Их владетель также взимает с них десятину. Затем они отправляются по морю Джурджан и высаживаются на любом берегу. Окружность этого моря 500 фарсахов. Иногда они везут свои товары от Джурджана до Багдада на верблюдах. Переводчиками [для] них являются славянские слуги-евнухи. Они утверждают, что они христиане, и платят подушную подать»[112].

Русы (в арабоязычных источниках ар-Рус) названы не народом или племенем, а разновидностью (джинс – вид) славян. Из последующих многочисленных сочинений арабских и персидских авторов мы узнаём, что это преимущественно воинское сословие, живущее мечом, но не гнушающееся торговлей. «Я не оставлю тебе в наследство никакого имущества, – говорит русский отец сыну, согласно сочинению персидского ученого первой половины X века Ибн-Русте, – и нет у тебя ничего, кроме того, что приобретешь этим мечом». «Они не имеют ни оседлости, ни городов, ни пашен, – продолжает этот компилятор 930‑х годов, – единственный промысел их – торговля соболями, беличьими и другими мехами, которые и продают они желающим; плату же, получаемую деньгами, завязывают накрепко в пояса свои». Русы «имеют царя, который зовется хакан-Рус. Они производят набеги на славян, подъезжают к ним на кораблях, высаживаются, забирают их в плен, отвозят в Хазран и Булгар и продают там. Пашен они не имеют, а питаются лишь тем, что привозят из земли славян». Арабский географ второй половины X века аль-Мукаддаси сходным образом полагал, что страна русов граничит с землей славян, первые нападают на вторых, расхищают их добро и захватывают их в плен.

Персидский историк Абу Саид Абд аль-Хай ибн аз-Заххак ибн Махмуд Гардизи в середине XI века, незадолго до смерти Ярослава Мудрого, сообщал о русах, что «всегда сто – двести из них ходят к славянам и насильно берут с них на свое содержание, пока там находятся… Много людей из славян… служат им, пока не избавляются от зависимости». И позже многие восточные авторы, не смущаясь существованием Древнерусского государства, продолжали писать, что русы служили своему правителю-кагану, жили в постоянной боевой готовности, были отважны в бою и не гнушались пиратством, в том числе на Черном море[113].

Норманистам казалось необычайно привлекательной мысль отнести эти многочисленные (я упомянул лишь часть) рассуждения о русах к викингам-скандинавам. Действительно, у скандинавов до XIII века сохранялись смутные, но от того не менее приятные воспоминания об Аустрвегре[114], Восточном пути с Балтики