— Обычно они начинают с того, что парят примерно вот здесь.

Люс потянулась к затылку Дэниела и для наглядности пощекотала его. В кои-то веки она не просто подбиралась к нему поближе — это и впрямь был единственный способ объяснения, пришедший ей в голову. Особенно теперь, когда тени начали посягать на ее тело столь осязаемым образом.

Дэниел не отшатнулся, и она продолжила.

— Затем они становятся по-настоящему наглыми, — сказала она, опускаясь на колени и кладя ладони мальчику на грудь. — И толкают меня.

Теперь девочка оказалась прямо перед его лицом. Ее губа задрожала. Она не могла поверить, что действительно рассказывает кому-то о жутких вещах, которые видела.

— В последнее время, — договорила она, понизив голос до шепота, — они, похоже, не оказываются удовлетворены, пока не, — она сглотнула, — отнимут чью-нибудь жизнь, а меня не сшибут с ног.

Люс слегка толкнула его, вовсе не собираясь подкреплять слова делом, но ее прикосновения оказалось достаточно, чтобы опрокинуть мальчика навзничь.

Его падение застало ее врасплох, и она сама потеряла равновесие и неловко рухнула на него сверху. Дэниел лежал на спине, глядя на нее широко распахнутыми глазами.

Ей не следовало ему рассказывать. И вот итог — она валяется на нем, только что выболтав сокровеннейшую свою тайну, подлинное свидетельство ее безумия.

И почему ей тем не менее так отчаянно хочется его поцеловать?

Сердце Люс бешено колотилось. А потом она поняла, что ощущает сердца их обоих, стучащие наперегонки. Отчаянный разговор из тех, что невозможно выразить словами.

— Ты действительно их видишь? — шепотом спросил Дэниел.

— Да, — таким же шепотом ответила она, мечтая встать и забрать свои слова обратно.

И все же она была не в силах подняться. Люс попыталась представить его мысли — что бы подумал любой нормальный человек о подобном признании.

— Дай угадаю, — мрачно предложила она. — Теперь ты уверен, что мне пора переводиться. В психиатрическую больницу.

Дэниел выбрался из-под нее, оставив ее лежать лицом на камне. Она подняла взгляд. Дэниел смотрел в лес.

— Этого никогда прежде не случалось, — пробормотал он.

Люс встала. Лежать в одиночестве казалось унизительным. К тому же он словно не расслышал ее слова.

— Чего никогда не случалось? Прежде чем что?

Дэниел обернулся и взял ее лицо в ладони. Девочка затаила дыхание. Он стоял так близко. Их губы разделяло несколько дюймов. Люс ущипнула себя за бедро, чтобы убедиться, что все происходит наяву.

Затем Дэниел заставил себя отодвинуться. Он стоял перед ней, часто дыша и держа закостеневшие руки по швам.

— Расскажи еще раз, что ты видела.

Люс отвернулась к озеру. Чистая синяя вода мягко накатывала на берег, и она задумалась, не нырнуть ли. Именно так поступил он сам, когда напряжение стало для него чересчур сильным. Почему бы и ей не сделать того же?

— Может, тебя это удивит, — сообщила она, — но меня совершенно не радует сидеть тут и рассказывать, насколько я безнадежно безумна.

«Тем более тебе».

Дэниел не ответил, но Люс ощутила на себе его взгляд. Когда она наконец набралась мужества обернуться, мальчик смотрел на нее со странным, тревожащим, скорбным выражением, от которого внешние уголки его глаз словно опустились, а их беспросветно-серый цвет показался ей самым грустным зрелищем в жизни. Как будто она подвела его. Но ведь это она раскрыла свою страшную тайну — с чего Дэниелу выглядеть настолько сокрушенным?

Он шагнул вперед и заглянул ей в глаза. Люс не могла заставить себя пошевелиться. Чему бы ни было суждено снять ее оцепенение, это оставалось на усмотрение Дэниела, который придвигался все ближе, наклоняя голову и опуская веки. Его губы приоткрылись. У Люс перехватило дыхание.

Она тоже зажмурилась. Тоже подалась вперед. Тоже приоткрыла губы.

И замерла в ожидании.

Поцелуя, по которому она томилась, все не было. Она открыла глаза, поскольку ничего так и не произошло, только шелохнулась ветка дерева. Дэниел исчез. Она вздохнула, удрученная, но не удивленная.

Самое странное заключалось в том, что она едва ли не видела дорогу, по которой он шел обратно через лес — словно охотник, способный заметить дрожание листка и по нему проследить путь своей дичи. Как бы то ни было, след, оставленный мальчиком, казался ей ярким, ясным и в то же время неуловимым. Как будто лиловое свечение отмечало его путь через лес.

Вроде того сияния, что она видела во время пожара в библиотеке. У нее видения. Люс встала поустойчивее и на миг отвернулась, протирая глаза. Но когда она поглядела обратно, все осталось по-прежнему, словно она смотрела на мир сквозь бифокальные очки, выписанные по какому-то дикому рецепту. Ее взору открывались дубы, и перегной под ними, и даже птицы, щебечущие на ветвях, но все это подрагивало, не попадая в фокус. И не просто подрагивало, купаясь в слабом лиловом свете, но, казалось, еще и издавало едва слышное низкое гудение.

Люс вновь отвернулась, боясь смотреть, боясь того, что это означает. Что-то происходило с ней, и она никому не могла об этом рассказать. Она попыталась сосредоточиться на озере, но даже оно становилось все более трудноразличимым.

Она осталась в одиночестве. Дэниел ее бросил. Причем в этом месте, дорогу откуда она не знала и не хотела искать. Когда солнце скрылось за горами и озеро приобрело грифельно-серый оттенок, Люс отважилась вновь оглянуться на лес. Она втянула сквозь зубы воздух, не вполне уверенная, чувствует она разочарование или облегчение. Лес ничем не отличался от любого другого, никакого дрожащего лилового света или гула. Никаких признаков того, что Дэниел вообще там был.

Люс слышала, как ее кеды громко стучат по асфальту. Ощущала, как влажный ветер треплет черную футболку. Едва ли не чувствовала вкус горячего гудрона на недавно заасфальтированном участке парковки. Но когда в субботу утром она, раскинув руки, бросилась навстречу двум жмущимся друг к другу фигурам у входа в Меч и Крест, все это оказалось забыто.

Она никогда в жизни не была так рада возможности обнять родителей.

Долгими днями Люс сожалела о том, как холодно и отчужденно прошел разговор в больнице, и не собиралась повторять ту же ошибку.

Врезавшись в родителей, она едва не сбила их с ног. Мама засмеялась, а отец в ответ хлопнул ее по спине в обычной для него грубовато-ласковой манере. Огромный фотоаппарат болтался у него на шее. Кое-как устояв на ногах, они отодвинули дочь на расстояние вытянутых рук. Похоже, родителям хотелось как следует рассмотреть ее, но как только им это удалось, их собственные лица заметно вытянулись. Люс плакала.

— Солнышко, в чем дело? — спросил отец, положив руку ей на голову.