установить не удалось. Понятно только, что она составляла несколько десятков миллионов рублей – ленинградцы пожертвовали всего около двух миллионов рублей, еще больше внесли москвичи и т. д.

Весна-лето 1943 г. стали последним периодом относительной стабильности обновленчества. В начале мая Первоиерарх разослал архиереям телеграмму: «В воскресенье 9/V предлагаю отпраздновать двадцатилетний юбилей Собора 1923 г. После литургии отслужите благодарственный молебен и передайте мое первосвятительское благословение духовенству и мирянам, дабы вся церковная жизнь епархии точно и неизменно основывалась на принципах великого Собора 1923 г. Надо всегда помнить, что мы, православные обновленцы, твердо сознаем свое обновленческое достоинство». Юбилей был торжественно отпразднован. Епископ Ладожский Сергий в архипастырском слове после молебна даже заявил: «Сейчас, в дни войны, путь церковно-общественной жизни, принятый Собором 1923 г., оправдался в полной мере»[374]. Однако уже через несколько месяцев стала ясна полная ошибочность этих слов.

Оживление обновленчества в начальный период войны оказалось очень кратковременным. Да и в то время большинство окормляемых Александром Введенским архиереев старались не афишировать свою юрисдикцию и как можно меньше отличаться от «староцерковников». Возросшие в годы войны авторитет, нравственная мощь, организационное укрепление Московского Патриархата, а также изменение отношения государства к нему способствовали изживанию остатков церковных расколов «слева». В 1942 – первой половине 1943 гг. государственные органы постепенно стали отвергать обновленцев. Так, когда в апреле 1942 г. Первоиерарх назначил митрополита Корнилия Попова на Воронежскую кафедру, в облисполкоме последнему отказали в регистрации, заявив, что не знают Первоиерарха Александра Введенского и не могут регистрировать присылаемых им лиц, а вот Патриаршего Местоблюстителя Сергия знают и с удовольствием зарегистрируют назначенного им епископа.

Почти то же произошло и с архиепископом Филаретом Яценко, назначенным весной 1942 г. в Свердловск. Обновленцев игнорировали при составлении комиссий по расследованиям преступлений гитлеровцев и т. д. Характерно, что когда Первоиерарх пожертвовал в фонд обороны свою драгоценную панагию, И.В. Сталин в своей благодарственной телеграмме обратился к нему как к частному лицу, назвав его по имени и отчеству. Когда в феврале 1943 г., следуя примеру Московской Патриархии, «для опровержения клеветы фашистов о положении религии в СССР» А.Ф. Шишкин написал книгу «Церковь и Государство в России», печатать ее отказались – необходимость в подобной обновленческой литературе миновала[375].

Единичные случаи перехода храмов обновленцев в Московский Патриархат появились уже в 1942 г. Так, община Серафимовской кладбищенской церкви в Ленинграде перешла под управление митрополита Алексия (Симанского) в апреле, а приход Князь-Владимирского храма на станции Лисий Нос – в сентябре этого же года[376]. В начале 1943 г. часть обновленческих архиереев, осознавая надвигавшийся крах обновленчества, стала искать пути к возвращению в Московский Патриархат. Епископ Звенигородский Сергий Ларин вступил в конфиденциальные переговоры с митрополитом Николаем (Ярушевичем) об условиях, на которых могло бы произойти воссоединение. Епископ Сергий готов был пожертвовать Александром Введенским для того, чтобы обновленческие священнослужители воссоединились в сущем сане, хотя и с пожизненным запрещением женатых епископов. Когда об этих контактах стало известно Первоиерарху, он перевел (5 апреля) Ларина из Москвы в Ташкент, и переговоры заглохли[377].

Весной 1943 г. началось все нарастающее стихийное возвращение обновленческих приходов в Московский Патриархат, однако окончательный перелом произошел в конце года. Решающими факторами здесь явились избрание митрополита Сергия Патриархом Московским и всея Руси и прием И. Сталиным церковного руководства, удовлетворение предложений и пожеланий последнего. Теперь обновленчество утрачивало свою юридическую сущность и в глазах правительства. В секретном докладе Г. Карпова И. Сталину от 12 октября 1943 г. указывалось: «В связи с избранием Сергия Патриархом Московским и всея Руси среди духовенства обновленческой церкви отмечается растерянность. Одна часть обновленческого духовенства не видит перспектив сохранения обновленческого течения и высказывает желание перейти в Сергиевскую Церковь. Со стороны некоторых из них есть даже прямые обращения в Московскую Патриархию»[378].

В докладе приводились многочисленные конкретные примеры. Так, архиепископ Тульский Петр Турбин прислал митрополиту Николаю (Ярушевичу) телеграмму, в которой приветствовал избрание Патриарха, выражал надежду на соединение обеих Церквей и просил принять его в юрисдикцию Патриархата. Заштатный архиепископ Михаил Постников, проживавший в Москве, в своем заявлении митрополиту Николаю также высказался за необходимость объединения Церквей. А управляющий Московской обновленческой епархией архиепископ Андрей Расторгуев даже обратился к настоятелю патриаршего храма на Пятницком кладбище с просьбой принять его на службу в качестве второго священника. Г. Карпов подчеркивал, что «отмечены также случаи, когда верующие обновленческих приходов стремятся уйти из обновленчества и перейти в подчинение Патриарха Сергия». Например, в трех районах Ставропольского края они отказались от обновленческих священников и обратились к благочинному патриарших храмов, прося назначить им настоятелей. Приходы в городах Армавире и Майкопе Краснодарского края уже перешли в Московский Патриархат. В Туле 20 сентября 1943 г. на собрании прихожан обновленческого собора Всех Святых была принята резолюция: «В переживаемое наше тяжелое время не место в жизни Православной Русской Церкви внутренним спорам и разногласиям… Приветствуем с духовной радостью избрание на пост главы Православной Церкви митрополита Сергия и образование Священного Синода. Выражаем надежду на будущее умиротворение и соединение Православной Русской Церкви» и т. д.[379]

Обновленческому епископату было не все равно, приносить покаяние при присоединении индивидуально или объединяться с Московским Патриархатом, создав общий коллегиальный орган типа Синода, что внешне выглядело бы как добровольное слияние двух равноправных течений в Русской Православной Церкви. В сентябре – начале октября 1943 г. архиереи Московского епархиального управления, во многом игравшего роль руководящего центра обновленчества в период эвакуации Первоиерарха, начали проявлять инициативу в направлении создания подобного коллегиального органа. Однако из нее ничего не вышло. Помешали ширящийся переход в Патриархат кающихся обновленческих священников, отрицательная позиция Патриарха Сергия и возвращение в Москву Александра Введенского. Первоиерарх еще в июне 1943 г. высказывал «большое недовольство таким длительным пребыванием в эвакуации», но получил разрешение властей переехать в столицу только в середине октября[380].

Александр Введенский не желал смириться с надвигавшимся крахом обновленчества и считал, что оно может сохраниться в качестве своеобразного течения – типа старообрядческого толка или секты. При этом он опирался на наиболее стойкую часть своего епископата – митрополита Свердловского Филарета Яценко, епископов Сергия Румянцева, Димитрия Лобанова и некоторых других. Г. Карпов в докладе от 12 октября 1943 г. писал, что Александр Введенский, «не допуская возможности объединения обеих Церквей на равных началах», «узнав об избрании Сергия Патриархом, предполагал даже ставить вопрос о патриаршестве в обновленческой Церкви в целях уравнения ее положения с сергиевской Церковью», но, видя растерянность среди своего духовенства и возможность распада обновленчества, отказался от своего намерения[381].

Вернувшись в столицу, Первоиерарх вступил в управление Московской епархией, состоявшей из 9