вернувшихся к 1945 г. из ссылки митрополитов и архиепископов. Всего, по некоторым сведениям, принесли покаяние 25 архиереев старого – до 1923 г. – поставления, в том числе 2 марта 1944 г. митрополит Виталий Введенский, и 13 архиереев нового поставления[388]. Происходило покаяние иерархов, как правило, в зале заседания Священного Синода, покаяние рядового духовенства также совершалось келейно – в алтаре храмов. Епархии, являвшиеся в основном обновленческими, принимались архиереями, специально назначенными для этого Патриархией (Среднеазиатская, Северокавказская и Кубанская).

Попытки не столько принести покаяние, сколько воссоединиться, оставшись почти в полном одиночестве, начал предпринимать и глава обновленческой Церкви. В письме епископу Александру (Толстопятову) от 20 апреля 1944 г. Патриарх Сергий сообщал: «А. Введенский решил сделать нечто великое или, по крайней мере, громкое. Прислал мне к Пасхе телеграмму: ‘‘Друг друга обымем!’’ – себя именует руководителем меньшинства в православии, меня – руководителем большинства. Телеграмма подписана: доктор богословия и философии, Первоиерарх православных церквей в СССР. Я ответил: ‘‘А.И. Введенскому. Воистину Христос Воскресе! Патриарх Сергий’’»[389].

Первоиерах служил в единственном оставшемся у него Пименовском храме столицы вместе с митрополитом Филаретом Яценко, но последнему в конце 1944 г. Московский уполномоченный Совета по делам Русской Православной Церкви запретил служить как незарегистрированному. Перед Всероссийским Поместным Собором в январе 1945 г. Александр Введенский пытался получить приглашение на него через Г. Карпова, но потерпел неудачу. Неудачей закончились и попытки встретиться с прибывшими в Москву на заседания Собора Восточными Патриархами. После этих тщетных попыток Первоиерарх стал поминать в храме нового Патриарха Алексия, а в июне 1945 г. написал ему письмо с просьбой о приеме в юрисдикцию Московского Патриархата. Начались переговоры. В частных беседах Введенский говорил, что готов принести покаяние с условием остаться в сане епископа, не запрещенного, а действующего. Но в сентябре последовало окончательное решение – он может быть принят лишь мирянином и занять единственное возможное место – рядового сотрудника «Журнала Московской Патриархии». Поэтому воссоединение не состоялось. 26 июля 1946 г. Александр Введенский умер от паралича, а 9 октября этого же года была отслужена последняя обновленческая литургия в Пименовском храме – накануне поступило предписание Совета по делам Русской Православной Церкви о передаче церкви Московскому Патриархату[390].

Таким образом, в 1946 г. остатки обновленчества фактически прекратили существование. Лишь архиепископ Александр Щербаков и митрополит Филарет Яценко еще несколько лет не сдавались. Первый приезжал из Казахстана, где он жил, в Москву, просил в Совете по делам религиозных культов зарегистрировать общину в г. Джамбуле, открыть там молитвенный дом, а его самого признать Первоиерархом, главой обновленчества. После неоднократных отказов в 1948 г. он был принят в юрисдикцию Московского Патриархата в сане протоиерея. Митрополит Филарет не раз подавал прошения о принятии его в сане епископа, но получал отказы. Так и не покаявшись, он до середины 1950-х гг. считал себя заместителем Первоиерарха и продолжателем дела обновленчества, однако не имел ни одного прихода[391].

К середине 1940-х гг. исчезло и другое раскольническое течение, отколовшееся от Московского Патриархата, – григорианство. Начало войны застало его в состоянии глубокого упадка. В октябре 1941 г. после переезда в Ульяновск Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) остававшаяся там небольшая кладбищенская григорианская церковь перешла в его юрисдикцию. 12 июля 1943 г., еще до избрания Патриарха, принес покаяние епископ Фотий (Тапиро), он был принят в звании монаха, но затем поставлен на Краснодарскую кафедру. Вскоре после этого покаялись последние три григорианских епископа: Гермоген (Кузьмин), Иосиф (Вырыпаев) и Феодосий (Григорович). Двое первых были приняты в сане архимандритов, а о. Феодосий – в сане иеромонаха[392].

Хотя обновленческое и григорианское духовенство так же, как и Московская Патриархия, с началом Великой Отечественной войны заняло патриотическую позицию, к этому времени и обновленчество, и григорианство уже фактически изжили себя. Экстремальные условия, в которых оказалась страна, лишь наглядно выявили этот факт. Первые признаки начала стихийного процесса возвращения раскольнических приходов и духовенства в Московский Патриархат появились в конце 1941–1942 гг. Ликвидация обновленческого и григорианского движений сопровождалась давлением на них государственных органов. Советское руководство, прежде всего из прагматических соображений, осенью 1943 г. сделало окончательный выбор в пользу Московского Патриархата. Его диктовала И. Сталину политическая ситуация в СССР и за рубежом. Кроме того, Патриархия была кровно заинтересована в ликвидации расколов. И государственные органы, изменив в 1943 г. курс своей религиозной политики, не могли не учитывать это, полностью перестав поддерживать уже не интересовавшие их (фактически созданные ими же в 1920-е гг.) церковные движения. К середине 1940-х гг. и обновленчество, и григорианство практически полностью исчезли.

5. Международная деятельность Московского Патриархата

К началу Великой Отечественной войны Московская Патриархия уже несколько лет не вела международную деятельность. В докладе 1946 г. в ЦК ВКП(б) председателя Совета по делам Русской Православной Церкви Г.Г. Карпова отмечалось, что к 1935–1936 гг. она полностью прекратила связь с заграницей[393]. Правда, еще оставалось пять приходов в ее юрисдикции в Западной Европе, несколько в США, но их связи с Московской Патриархией практически прервались. Государственные органы СССР целенаправленно ликвидировали все контакты Русской Церкви с внешним миром, чтобы сведения о ее разгроме и уничтожении духовенства не стали достоянием мировой общественности.

С нападением Германии ситуация изменилась. Теперь для руководства СССР большое значение приобрели отношения с союзниками по антигитлеровской коалиции, прежде всего Великобританией и США. Правительствам этих стран было небезразлично положение Церкви в Советском Союзе. Так, особую заинтересованность в этом вопросе проявил президент Ф.Д. Рузвельт. Уже в конце октября 1941 г. прибывший в Москву его личный представитель А. Гарриман сообщил И. Сталину об обеспокоенности американской общественности судьбой Русской Церкви и передал просьбу президента улучшить ее правовое и политическое положение. Советское руководство учло и имевшиеся у Московской Патриархии значительные возможности для установления тесных контактов с влиятельными религиозно-клерикальными течениями в западных странах, и ее способность влиять на антифашистскую борьбу в оккупированной Восточной Европе. В поступившей к И. Сталину докладной записке из НКВД отмечалась важная консолидирующая роль Русской Православной Церкви в набиравшем силу антифашистском движении славянских народов на Балканах[394].

И сразу же после наступившего перелома в ходе Сталинградской битвы, когда положение на фронтах улучшилось, руководство Московского Патриархата выступило с целым рядом посланий к православным верующим восточно-европейских стран. В ноябре и декабре 1942 г. митрополит Сергий (Страгородский) обратился к румынскому духовенству и солдатам румынской армии с призывами «окончить воину с русским народом, с которым румыны связаны узами христианского братства, и прекратить пролитие братской единоверной крови»[395].

Эти послания готовились и распространялись с санкции высшего партийного руководства. Например, 23