– С ним все будет хорошо, – попробовала она утешить подругу, когда та высыпала себе в кружку четвертый за последний час пакетик растворимого кофе и залила его крутым кипятком.

– Откуда тебе знать? Почему вообще он поехал туда один? Разве ваши законы этого не запрещают?

– У нас нет законов, только негласные правила и негласный кодекс чести, – Лэсси пожала плечами. – Но ты ведь знаешь Карри. Если он что решил – ему наплевать на любые правила и на любые кодексы.

– Вдруг его убьют?

– Это будет слишком отчаянно даже для «Гиен».

– А если он кого-нибудь убьет?

– Разве он похож на убийцу?

Кристен поморщилась:

– Он похож на человека, которым движут эмоции…

– Не самом деле, Лиам куда эмоциональнее, – возразила Лэсси. – У Карри есть рассудок, и он умеет им пользоваться. Даже если внешне он кажется горячим и агрессивным, он все равно понимает, что можно и что нельзя делать… Чтобы он по-настоящему сорвался с цепи, должно случиться что-то из ряда вон выходящее…

Тут в столовую вошла Алисия, и Кира тут же с радостными воплями бросилась к ней:

– Мама, смотри! Тебе нравится?

Женщина повертела в руках пластилиновые фигурки:

– Это Лэсси тебе посоветовала вставлять спички?

– Нет, это Кристен, – Кира указала на девушку пальцем, и Кристен невольно рассмеялась. Алисия улыбнулась:

– Хорошая идея! Вы не видели отца?

– Он сказал, что поехал по делам, – сказала Лэсси.

– Мне он сказал то же самое, – кивнула Алисия. – Но я не знаю, что это за дела, и прошло уже пять часов. Он не берет трубку.

– Это странно, – Лэсси нахмурилась. Алисия и вовсе выглядела очень обеспокоенной. Кристен сразу вспомнила слова Карри: «я думаю, он что-то замышляет», – и ей тоже стало не по себе. Что, если в этот самый момент Брэдли Джонсон закапывает труп Алонсо Риверы где-нибудь на пустыре под Сакраменто? Она потрясла головой, чтобы отогнать бредовые мысли.

– Что такое, дорогая? – спросила у нее Алисия и накрыла ее ладонь своей. Как бы Карри ни показывал свое недоверие к мачехе, Кристен эта женщина нравилась. Она была заботливой и доброй, ее стараниями в доме всегда царил уют, завтраки, обеды и ужины были невероятно вкусными, а младшая дочка Кира всегда была ухожена, красиво наряжена и занята чем-то интересным.

– Все нормально, – Кристен натянуто улыбнулась. На душе у нее скребли кошки.

– В любом случае, пора ужинать, – объявила Алисия, пытаясь взбодрить всех, и себя в первую очередь. – У нас сегодня овощное ассорти, кукурузный суп и куриная грудка с соусом и пюре.

– А на десерт? – спросила Кира.

– А на десерт вишневое мороженое.

Посовещавшись, Карри и Лысый решили сразу же поговорить обо всем с Джонни. И не рубить сгоряча, а постараться понять, что могло заставить их друга так поступить?

Джонни сидел за смотровым пультом – вообще-то, ему не полагалось этого делать, но когда Брэдли отсутствовал, а у Карри и Лысого были неотложные дела, Джонни без проблем их подменял. Правда, у него была уже не та хватка и не то зрение, так что иногда он по несколько раз перематывал записи, если не мог с первого раза понять, знаком ему промелькнувший в кадре человек или нет.

Когда Карри и Лысый зашли к нему, Джонни сидел, забросив обе ноги на стол. Пивное пузо смотрело в потолок, а сам он рассеянно дергал пальцами вставленное в левое ухо серебряное кольцо. Взгляд был крепко прикован к экрану.

– Как ты, Джонни? – улыбнулся Карри, подходя ближе и вставая у друга за спиной. Джонни нажал на паузу, боясь пропустить что-то важное, и только после этого обернулся:

– Проверить меня пришли?

– Да мало ли ты смотришь порнушку вместо записей с видеокамер? – фыркнул Карри, и все трое рассмеялись. Сердце у Карри заболело еще сильнее. Ему не хотелось начинать этот разговор. Он боялся узнать что-то такое, что раз и навсегда отвернет его от Джонни. Он боялся потерять друга. Но выбора ему не оставили.

– Если бы я смотрел порнушку, мой член стоял бы торчком! – сообщил со смехом Джонни. – А он сморщен, как стручок гороха, можешь проверить!

– Я верю тебе, друг, – улыбнулся Карри, но на этот раз улыбка получилась как будто вымученной.

– Все нормально? – обеспокоенно спросил Джонни.

– Лучше ты нам скажи, все ли нормально, Джонни, – включился в разговор Лысый, и его слова прозвучали совсем не как угроза, скорее как дружеский намек человека, который хочет помочь, но еще не знает сути проблемы.

Джонни нахмурился:

– Нуу… да, а что случилось-то? Вы как будто не в себе.

– Я был у Косого, – сообщил Карри.

– Этот ублюдок еще что-нибудь натворил? – с сомнением спросил Джонни.

– Я думал, он предатель. Его имя назвал детектив Джордж Кэмерон.

Взгляд у Джонни стал настороженным:

– Но?

– Но он не предатель. Потому что предатель – это ты.

Карри ждал чего угодно. Любой реакции. Джонни мог сделать вид, что не понимает, о чем речь. Мог отчаянно отрицать. Мог обидеться. Рассердиться, вскочить на ноги, обвинить друзей в недоверии. Мог попробовать сбежать. Мог переложить вину на кого-то другого… Но вместо всего этого он как-то покорно кивнул и просто сказал:

– Да, это я.

Карри и Лысый переглянулись, и Карри невольно принялся массировать указательным и большим пальцами переносицу. Он тоже мог отреагировать теперь как угодно. Наброситься на Джонни, обвинить его в разрушенной дружбе, во лжи и предательстве, в смерти Эрика… Но вместо этого он промолчал и отошел немного в сторону. Его сжирала боль, и слова просто застряли в горле.

– Джонни, – разочарованно вздохнул Лысый, и Джонни опустил голову:

– Я должен был рассказать вам, но не смог… Просто не смог. Вся моя жизнь – это клуб, мне некуда отсюда идти…

– Зачем ты это сделал?

– Долгая история.

– Мы готовы слушать, друг.

Джон Милтон родился в одна тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году в Дейвисе, штат Калифорния, и это случилось ровно через год после исторического события – убийства Джона Кеннеди. Родители мальчика, Идрис и Кларисса Милтоны, были ярыми демократами и поклонниками покойного президента, а потому назвали в его честь своего сына.

Впрочем, имя ему особенно не помогло, ведь Джонами звали каждого третьего мальчишку в их дворе. Скорее, это приносило неудобства. Когда школьный учитель вызывал к доске – «Джон!» – сразу три или четыре Джона в классе поднимали головы, не зная, к ним это обращаются или нет. Когда на улице какая-нибудь симпатичная девушка окликала своего друга – «Джон!» – вместе с тем самым Джоном на голос поворачивались еще два-три мужчины. В конце концов, Джон Милтон начал просить друзей называть его Джокер – в честь любимого персонажа комиксов. Это прозвище закрепилось за ним на все школьные и университетские годы.