— Дайра, я получила работу на телевидении. Теперь нам не надо мотаться по всему миру.

Мои глаза вылезают из орбит, а челюсть буквально отвисает. Я прокручиваю в голове ее слова, пока они наконец не начинают обретать смысл.

— Но ты ненавидела их, — мямлю я. — Ты всегда утверждала, что…

Мама поднимает ладонь, жестом призывая меня замолчать.

— У нас куча дел, Дайра. Я сняла квартиру с двумя спальнями в западной части Лос-Анджелеса. Это — временная мера, позже мы купим себе что-нибудь получше. Я подумываю о Венеции или о Сильвер-Лэйк[25]. Мы осмотримся вокруг и выберем себе что-нибудь милое и приятное.

Я недоуменно таращусь на нее, мой разум слишком занят и не в силах осознать услышанное. Не знаю, что и думать. Такой расклад абсолютно не соответствует привычному образу Дженники.

— Ага, — заявляет она.

При этом она водит ногтем по шву своих кожаных леггинсов и одновременно крутит белокурую (а не розовую, как раньше) прядь волос. Я замечаю, что вся ее шевелюра отливает платиной.

— В общем, упаковывай вещички и вперед. Я взяла напрокат машину, она ждет на улице с полным баком бензина. Первый раз в жизни смена часовых поясов играет мне на руку — я планирую провести за рулем ночь напролет.

Она щелкает пальцами, требуя пошевеливаться, но я буквально приросла к полу.

— Нет, — выдавливаю я.

Мой краткий ответ звучит крайне невразумительно, и я спешу добавить что-нибудь более веское:

— Забудь, Дженника. Ни о каком отъезде и речи быть не может!

Она прищуривается и склоняет голову набок, как бы прикидывая мой вес, и отчеканивает:

— Причина — в том мальчике, да?

— Что? Конечно, нет! — восклицаю я.

Я действительно убеждена, что Дэйс здесь ни при чем. Речь идет лишь о моей миссии Искателя, в которой я не могу признаться собственной матери. С одной стороны, она отвергает магию и прочие вещи, отказывается верить и даже не пытается понять нечто подобное. А с другой, искренне за меня беспокоится, поэтому и настаивает на бегстве из Очарования. Но здесь я обрела надежду, за которую я могу уцепиться, так что пока Дженника упорствует, мне тоже надо сражаться.

Она пододвигается ко мне, и ее голос смягчается:

— Дайра, что стряслось? Не бойся, я все пойму. Я же его видела, я не слепая. Он — очень хорошенький, именно о таком мечтают все девочки. Влюбиться в него — легче легкого. Разумеется, он разбил немало сердец, а я не хочу, чтобы ты потом страдала. Или чего похуже.

Я моргаю, внутри все кипит от злости, но мое лицо превратилось в непроницаемую маску. Меня раздирают сомнения. Я не хочу верить Дженнике, но опасаюсь, что она в чем-то права.

— Ты подразумеваешь беременность, что ли? Вроде как случилось с тобой, когда тебе стукнуло шестнадцать?

— Да, — соглашается она. — Разве этого недостаточно?

Теперь она крутит цепочку из серебряных колечек, свисающую с ее проколотого в нескольких местах уха. Ситуация накалилась — она явно мучительно подыскивает нужные слова:

— Дайра, я ни секунды не жалею о том, что ты у меня родилась, но я не желаю для тебя повторения своей судьбы!

Я закатываю глаза и отворачиваюсь. Мы уже миллион раз об этом говорили, начиная с того времени, когда я была совсем маленькой. Кстати, мне и прежде откровения Дженники казались скучными и дико неприличными.

— Нет, — отвечаю я, — он — другой. Ты ошибаешься.

Но когда реплика слетает с языка, до меня доходит, что я угодила прямиком в расставленную ловушку. Зрачки Дженники расширяются, на губах появляется триумфальная улыбка:

— А откуда ты знаешь? Вы ведь только сегодня познакомились. Или нет?

Я с досадой хмурюсь, пытаясь сохранить спокойствие и не вывалить на нее ворох ругательств.

— Короче, Дайра, — строго произносит она, — собирай свои шмотки, да побыстрее. Ах да, когда закончишь укладываться, не забудь оставить Паломе записку. Поблагодари бабушку за столь неоценимую помощь. Она уж постаралась — так же, как в свое время для Джанго.

— Что? — удивляюсь я, а мой взгляд в панике мечется по кухне.

Но Дженника сдвигает брови и непреклонно сжимает губы.

Я несусь по коридору в комнату Паломы. Ее кровать пуста, что подтверждает мои опасения.

— Как ты сюда попала? — накидываюсь на Дженнику.

— Дверь была распахнута настежь, — озадаченно объясняет она.

— Я задержался у Кэчины, чтобы привязать ее покрепче в стойле, а потом обнаружил, что Палома лежит на полу в своем кабинете.

Чэй встречает нас у двери крошечного саманного домика. У него покрасневшие от слез глаза.

— Похоже, она еще и сильно ударилась головой.

— И потому вы привезли ее сюда? — Дженника замирает на пороге, уперев руки в бедра и неодобрительно оглядывая комнату.

Но Чэй просто игнорирует ее слова, сосредоточив свое внимание на мне.

— Иногда она приходит в себя и каждый раз спрашивает о тебе.

— Эй, я задала вопрос! — заявляет ошарашенная Дженника. — Почему она не в больнице? Там ей окажут более квалифицированную помощь!

И она указывает на индейцев, которые сидят за невысоким резным столом. Наверное, один из них знахарь, а тот, что помоложе, — его ученик.

— Не обижайтесь, — добавляет Дженника, но индейцы даже не шевелятся.

— Если вы ничего толком не понимаете, это не значит, что происходящее бессмысленно, — произносит Чэй.

Дженника молча прислоняется к стене.

— Можно мне увидеть ее? — спрашиваю я, ни к кому конкретно не обращаясь.

Не представляю, кто у них главный: Чэй, целитель или третий — самый младший индеец.

Знахарь кивает. Чэй берет меня за локоть и ведет за собой. Дженника дергается, собираясь последовать за нами. Я торопливо останавливаю маму, давая ей понять, чтобы она ждала меня здесь. Увы, это событие оттянуло неизбежное, и мне придется дорого за все заплатить. Ну и ладно. Самое главное сейчас — Палома и ее здоровье.

Я переступаю порог тесной комнатушки. Палома лежит на кровати, над ней склонилась темноволосая женщина. Она делает пассы руками в нескольких дюймах от ее лица, поддерживая энергию больной.

— Чепи, — окликает Чэй, — у нас — внучка Паломы.

Чепи? Мама Дэйса? И Кейда, кстати, тоже. Она заканчивает ритуал и поворачивается к нам. Наши взгляды встречаются, но выражение ее глаз абсолютно загадочно для меня. Они с Чэем покидают комнатку и плотно закрывают за собой дверь. Изучаю обстановку, замечаю ковры навахо на деревянном полу, низкий скошенный потолок и три одинаковые ниши в дальней стене. Они прямо ломятся от фетишей, скульптурок святых, серебряных крестов и других предметов культа.