Это была здоровенная, но нескладная собака грязно-желтого цвета; ее длинные нескладные лапы слегка подрагивали, возможно потому, что им приходилось цепляться за скользкие камни. Желтая кожа животного была почти лишена шерсти. Неровная, покрытая пятнами, она походила на облезлую стену, окружавшую дом. Глаза пса имели тот же тусклый желтый оттенок, что и кожа. Ощутив на себе собачий взгляд, Хилари почувствовал какую-то странную растерянность; в следующее мгновение он растерялся еще больше, так как заметил: Мэри и пес пожирают друг друга глазами, будто зачарованные.

– Мэри! – закричал он. – Мэри, не смотри на него так. Прошу тебя, не смотри на него так.

Мальчик более не осмеливался даже прикоснуться к подруге, такой чужой она внезапно стала.

– Мэри, идем отсюда. Ты же сама сказала, нам надо уходить.

По щекам у Хилари текли слезы; меж тем собака продолжала издавать приглушенный звук, напоминающий тихое пение.

Мальчик был близок к полному отчаянию, но внезапно напряжение развеялось; Мэри, сбросив с себя чары, вновь стала такой, как прежде.

– Глупенький, – улыбнулась она и погладила Хилари по плечу. – Нам нечего бояться. Ты же сам так говорил.

Хилари не ответил. Все прежние рассуждения, благодаря которым ему удалось прогнать прочь мысль об опасности, выявили свою ужасающую несостоятельность. Оставалось лишь лечь на землю, уронить голову на колени и залиться слезами.

Мэри опустилась рядом с ним.

– О чем ты плачешь, Хилари?

Чувствовалось, что ей и в самом деле необходимо это понять.

– Я боюсь.

– Но чего? Собаки бояться нечего. Она ушла.

Услышав это, Хилари медленно поднял голову и, на минуту перестав всхлипывать, устремил взгляд за железные ворота. Собака исчезла.

– Куда ушел этот пес, Мэри? Ты видела, как он уходил?

– Нет, как он уходил, я не видела. Но его больше нет. А ведь это главное, правда?

– Но почему он ушел? Мы с тобой по-прежнему здесь.

– Думаю, у него есть другие дела.

Хилари догадался: это объяснение Мэри тоже позаимствовала у своего папы; прежде он уже слышал от нее подобную фразу.

– Он сумел выйти за ворота?

– Разумеется, нет.

– Откуда ты знаешь?

– Он просто понял, что мы не причиним ему никакого зла. И ушел по своим делам.

– Я тебе не верю, – покачал головой Хилари. – Ты меня обманываешь. Зачем ты меня обманываешь, Мэри? Когда мы сюда пришли, ты испугалась сильнее, чем я. А потом что-то произошло. Что с тобой произошло, Мэри?

– Что со мной произошло? Ко мне просто вернулся здравый смысл.

От кого она слышала эту фразу, спросил себя Хилари. Его подруга явно кривила душой; сначала это обидело мальчика, потом испугало.

– Я хочу домой, – сказал он.

Мэри кивнула, и они пошли прочь, более не держась за руки.

Но, прежде чем дети вернулись домой, произошел еще один необычный случай.

Пока они шли по узкой песчаной тропе, Хилари старательно опускал глаза, избегая смотреть на желтую обшарпанную стену, которая тянулась слева, или по крайней мере стараясь смотреть на нее как можно меньше; оглядываться назад у него и вовсе не было желания. В том месте, где стена под прямым углом уходила налево, тропа довольно круто поднималась на высоту около ста ярдов, на поросшую кустарником равнину. Дети шли в полном молчании, и слух Хилари, всегда отличавшийся особой чуткостью, уловил некий странный звук, вероятно доносившийся из-за стены, но возможно – и это предположение не могло не порождать тревогу – и нет. Поднимаясь по крутому склону, Хилари не удержался и бросил взгляд через плечо.

Сзади действительно было на что посмотреть, хотя в следующее мгновение мальчик поспешил отвернуться.

На углу, образованном стеной, не было никаких украшений из тех, что свойственны готическому стилю, – ни башенок, ни турелей. Обшарпанный карниз совершал здесь резкий изгиб. Но Хилари ясно видел, правда лишь долю секунды, что какой-то мужчина, стоя на углу, смотрит им вслед. Человек этот был виден лишь до пояса, но Хилари различил, что он высок ростом, худ и совершенно лыс; однако мальчик не успел разглядеть, как одет незнакомец, если тот вообще был одет.

Хилари резко отвернулся. Он чувствовал, что не в состоянии рассказать об увиденном подруге, по крайней мере сейчас.

Случилось так, что об увиденном Хилари не рассказал никому и никогда. Двадцать лет спустя он был почти готов упомянуть в разговоре об этом странном случае, но, поразмыслив, отказался от этого намерения. Меж тем, в течение многих лет после описанной прогулки, воспоминания о ней хранились в дальних тайниках его сознания; отчасти это было обусловлено характером произошедших событий, отчасти последствиями, которые они повлекли за собой.

Случившееся расстроило Хилари сильнее, чем сам он мог предположить; в тот же вечер он заболел. Миссис Паркер обнаружила, что у мальчика сильный жар. То было начало болезни, которая затянулась на несколько недель; в течение всего этого периода больного посещали два доктора; несколько дней и ночей у постели его дежурила безмолвная сиделка, а иногда и две. Все заботы и переживания легли на плечи отца Хилари; оба его старших брата находились в Веллингтоне. В помощь миссис Паркер пригласили юную неряшливую девицу по имени Эйлин.

В конце концов, и достаточно неожиданно, Хилари совершенно поправился. В один прекрасный день он, как говорится, встал как новенький – возможно, благодаря усилиям современной медицины, но более вероятно, благодаря естественным усилиям природы.

– Возможно, сынок, ты чувствуешь себя совершенно здоровым, – сказал ему доктор Морган-Вогэн. – Но ты еще не вполне здоров.

– Когда я смогу вернуться в школу?

– А ты этого хочешь, сынок?

– Да, конечно.

– Что ж, рад слышать, – изрек доктор Морган-Вогэн. – В мое время маленькие мальчики не отличались таким рвением к учебе.

– Так когда же я смогу вернуться в школу? – повторил Хилари.

– Когда придет время, – последовал ответ. – Спешить с этим не следует. Ты был серьезно болен, сынок, и теперь тебе следует поберечься.

Таким образом, прошло около двух месяцев, прежде чем Хилари начал подозревать: с Мэри тоже не все обстоит ладно. Ему отчаянно хотелось ее увидеть, но он скорее не желал, чем не осмеливался, попросить отца устроить ему встречу с Мэри. Дома он вообще не упоминал ее имени. Так что до возвращения в школу, которое откладывалось на неопределенное время, у него не было никакой возможности получить хоть какие-то сведения о любимой подруге.

Когда долгожданный день наконец настал, в качестве сопровождающей к Хилари приставили юную неряху Эйлин; как видно, на тот случай, чтобы он не упал без чувств по дороге в школу или не растворился в воздухе по дороге на небеса. Обуреваемый тревожными предчувствиями, он всю дорогу молчал; к тому же Эйлин была отнюдь не та особа, с которой мальчики вроде Хилари легко находят тему для разговора. Хилари утешало лишь то, что, проводив его до дверей школы, Эйлин наконец избавит его от своего присутствия.