Директриса школы (если только подобное слово здесь уместно), являвшаяся к тому же ее совладелицей, изящная дама тридцати шести лет, лично встретила ученика, вернувшегося после столь долгой болезни, и приветствовала его со всем возможным радушием и участливостью. Дети поглядывали на Хилари с новым, хотя и мимолетным, любопытством. Лишь одна девочка, с двумя тугими косичками, в платье с рисунком из астр и подсолнухов, проявила искренний интерес к причине его долгого отсутствия. Звали ее Вэлери Уоткинсон.

– А где Мэри? – спросил Хилари.

– Мэри умерла, – печально ответила Вэлери.

Первой реакцией Хилари была откровенная враждебность.

– Я тебе не верю! – заявил он.

Вэлери, выражение лица которой стало еще печальнее, в ответ лишь несколько раз кивнула.

– Я тебе не верю! – повторил Хилари, сжимая обе ее руки повыше локтя.

– Ты делаешь мне больно, – заплакала Вэлери.

Хилари выпустил ее. Вэлери не двигалась с места и не говорила ни слова. Несколько томительных минут они молча смотрели друг на друга. По щекам Вэлери текли слезы.

– Это правда? – наконец выдавил из себя Хилари.

Вэлери снова кивнула, вытирая глаза крохотным носовым платком, на котором была изображена бело-розовая швейцарская молочница.

– Ты ужасно бледный, – всхлипнув, сказала она и добавила, протянув свою маленькую влажную ручонку: – Бедный Хилари. Вы с Мэри так дружили. Я очень тебе сочувствую.

– Она тоже болела? Лежала в постели с температурой? – спросил Хилари.

Что такое смерть, мальчик представлял лучше, чем большинство его сверстников, ведь совсем недавно он сам едва не стал ее добычей.

На этот раз Вэлери покачала головой отрицательно, но ничуть не менее печально, чем прежде.

– Нет, – сказала она. – По крайней мере я так не думаю. Вообще, здесь есть какая-то тайна. Никто не сказал нам, что Мэри умерла. Мы думали, она больна, как и ты. А потом Сэнди прочел о ней в газете.

Сэнди Стайнер был чрезмерно упитанным мальчиком с рыжеватыми волосами, как это часто бывает у подобных толстяков.

– И что же он прочел?

– Что-то ужасное, – доверительно прошептала Вэлери. – Не знаю, что именно. Об этом никто не знает.

– Сэнди знает.

– Да, – кивнул Вэлери.

– И он никому ничего не рассказал?

– Ему велели молчать. Мисс Милланд отвела его в свой кабинет и долго с ним разговаривала.

– А разве ты сама не хочешь узнать?

– Нет, не хочу! – с неожиданной твердостью заявила Вэлери. – Моя мама сказала, нам вполне достаточно знать, что бедная Мэри умерла. Все прочее, сказала она, не имеет значения.

Но для Хилари все прочее, несомненно, имело значение. В течение своего первого школьного дня он, бледный и подавленный, не произнес ни слова, за исключением тех, что были адресованы непосредственно мисс Милланд или миссис Эверсон; по окончании занятий обе сошлись во мнении, что Хилари Бригсток еще не оправился после болезни и вернулся в школу слишком рано. Подобная ситуация была им хорошо знакома: дети, как правило, разделялись на тех, кто постоянно пропускал уроки из-за чрезмерных родительских забот, и на тех, кто явно не получал дома достаточной заботы и внимания. Удивительно, что в столь высокопрофессиональном и безупречно организованном учебном заведении, как Бриарсайд, с подобным положением вещей так легко мирились; впрочем, миссис Картье, преподававшая начальный курс французского языка и являвшаяся сторонницей маоизма, утверждала, что иначе и не бывает.

Прежде Хилари ни разу словом не обмолвился с Сэнди Стайнером и не имел ни малейшего желания заговаривать с ним сейчас. Вопрос, который его волновал, был не из тех, что можно обсуждать в школьном дворе. К тому же он прекрасно понимал, что не добьется ничего, кроме издевательств. На губы Сэнди Стайнера каким-то образом был навешен весьма надежный замок; можно было не сомневаться, теперь этот несносный мальчишка считал, что может с чистой совестью выкручивать руки и осыпать насмешками любого, кто обратится к нему с вопросом, особенно если вопрошавший, подобно Хилари, известен своей ранимостью и беззащитностью. Мэри значила для Хилари так много, что иных близких друзей у него не было – не только в школе, но и за ее пределами. Возможно, Хилари относился к числу мужчин, созданных для того, чтобы всю жизнь любить одну-единственную женщину.

За стенами школы у Хилари не было не только друзей, но и просто знакомых детей, готовых предложить ему свою дружбу. Обсуждать смерть Мэри с отцом не представлялось возможным. В любом случае отец вряд ли позволил бы себе быть с сыном откровенным; обстоятельства смерти Мэри были окутаны плотным туманом, который не собирался развеиваться.

Через пару дней Хилари снова слег и вновь был вынужден пропускать школу.

На этот раз доктор Морган-Вогэн не мог не заподозрить, что болезнь коренится в проблемах «психологического» характера; однако психология являлась сферой, которую он считал далекой от истинной науки, тупиком, в который заходят недобросовестные врачи, а также прибежищем эскулапов, желающих выдоить из своих пациентов как можно больше денег. Он предпочитал лечить очевидные физиологические расстройства при помощи патентованных средств. В случае с Хилари он подумывал о том, чтобы снова обратиться к доктору Оутреду, который являлся видным специалистом по части диагностики детских болезней.

– Вы читаете местную газету, миссис Паркер? – спросил как-то Хилари. В тот день он был белее простынь, между которых лежал.

– Иногда приходится, – ответила миссис Паркер, имевшая обыкновение выражаться несколько уклончиво. – Мы ведь ее выписываем. Мистер Паркер считает, что это необходимо.

– А почему он так считает?

– Ну, человек ведь должен знать, что происходит вокруг, верно?

– Верно, – согласился Хилари.

– Нельзя сказать, что мистер Паркер большой любитель читать газеты. Да и зачем читать, когда есть радио. Честно говоря, стопки «Адвертайзера» месяцами пылятся у нас в кладовке, пока за ними не приходят сборщики из больницы.

– А что с газетами делают в больнице?

– Откуда же мне знать? Зачем-то они им нужны, раз они их забирают. А всем нам следует по мере сил творить добрые дела.

– Пожалуйста, миссис Паркер, принесите мне газеты. Все, что у вас есть. Я ведь тоже болен. Принести их мне – все равно что отдать в больницу.

– Но ты не сможешь их прочесть, – произнесла миссис Паркер, как и всегда, не торопясь идти на уступки.

– Смогу, – заверил Хилари.

– Но как? Ты же толком не умеешь читать!

– Умею, – заявил Хилари. – Я могу прочесть почти все. Ну или почти все. Очень вас прошу, миссис Паркер, принесите мне газеты.

Миссис Паркер не выразила ни малейшего удивления тем, что маленький мальчик желает предаться чтению газет, нагонявших скуку даже на нее, взрослую женщину; судя по всему, она не знала, как отнестись к просьбе Хилари. Опасаясь совершить промашку, она покинула комнату Хилари, не сказав более ни слова.