Витя после окончания института по профилю работать не стал. Как и большинство выпускников большинства вузов. Он еще с первых курсов был помешан на компьютерах. И сейчас работал в фирме по производству печатей и штампов. Делал эти печати на компьютере. Институтского диплома для такой работы не требуется, но кропотливая деятельность перед монитором ему больше по душе, чем любая другая работа.

На прощание Митрофанов протянул мне визитку.

— Забегай, если что…

— Забегу… Скоро забегу. Ты когда работаешь?

— Сегодня выходной. Завтра на работу.

— Завтра и забегу. Дело есть…

Я вспомнил вдруг, что еще в институте Витя виртуозно подделывал на своем домашнем компьютере медицинские справки для пропуска занятий. Всем желающим. Маленький бизнес. Добавка к хилой студенческой стипендии. И ни один студент тогда на «липе» не попался. Витя всегда был любителем подзаработать на стороне. Почему же не пойти ему навстречу. Мне сейчас может понадобиться специалист такого профиля.

— Жду.

На этом мы и расстались, пожав друг другу руки.

А мысль у меня появилась простая. Если меня попытаются забрать в армию на переподготовку, то обязательно потребуют какие-то документы. Характеристики и прочее… Не к Баринову же за ними идти. Вот тут Витя будет незаменим. Он и справку, и печать подделает.

Повестка была на следующий день. Но терять время не хотелось. В самом деле, надо побыстрее убираться из города как можно дальше. Я же никогда не был склонен к суициду. И, засунув банку с кофе в карман, я заскочил в автобус.

В военкомате сунул повестку дежурному. Тот даже на число не посмотрел.

— В четвертый кабинет. На второй этаж и прямо.

У двери кабинета с цифрой «4» стояла очередь — три человека. Мне тоже некуда было спешить. Я прогулялся по коридору и у окна послушал разговор.

Два парня, по возрасту армию уже отслужившие, разговаривали о Кавказе и о войне, упорно не желая называть ее контртеррористической операцией. Их больше интересовал вопрос оплаты. Делились слухами. Меня вопрос оплаты не очень волновал, но слухи снова навели на мысль. Я понял, что парни оформляются на контрактную службу.

Туда… На войну… Едут зарабатывать…

Мне заработок не нужен. Тем более в месте, где можно голову потерять. Мне нужно другое… И в том же самом месте…

Какой дурак будет искать на войне человека, который по средним меркам очень богат?..

Какой дурак сможет хотя бы предположить, что я туда подался?..

Это была гениальная идея!

Вопрос был решен. И еще я услышал, что парни хотели пойти служить в спецназ ГРУ, где, по слухам, контрактникам больше платят, но их не взяли. Туда набирают только людей со спортивной подготовкой и некурящих.

Значит, я подхожу.

Так и занесло меня на Северный Кавказ, в район боевых действий. Хорошо спрятался.

А теперь, судя по сообщению майора из военной прокуратуры, чьи-то руки все же протянулись ко мне и сюда и готовы достать…

Невыносимо…

Поезда меня, насколько помню, убивали с самого детства. Медленно и методично, под монотонный перестук колес на стыках. Терпеть не мог тряски в вагонах. Зубы от этого всегда болели. И никогда не хватало терпения на достаточно долгий путь. К концу дороги нервы подводили. Это, наверное, потому, что я человек по натуре деятельный. Даже на пляже не могу просто лежать и загорать. Устаю от такого отдыха. Мне надо хотя бы в волейбол играть или в карты. Такое же состояние в поезде. В советское время можно было и на самолетах летать — лишь бы билет достать. Совсем не то сейчас. Тогда это были в состоянии себе позволить не только люди состоятельные, но даже такие, как мы с матерью. Хотя и не всегда. Приходилось и в поездах тоже ездить. Особенно на небольшие расстояния. И потому отчетливо помню запах вагонов. Особый, ни с чем не сравнимый и легко узнаваемый.

Запах же санитарного поезда вообще трудно с чем-то сравнить. Я бы рискнул и сравнил его с запахом могилы, но, к счастью, не доводилось еще в могиле лежать, и сравнение в любом случае получится некорректное. Знатоки раскритикуют.

Наш вагон хоть и назывался санитарным, на самом деле был простым плацкартным. Как сказала Старушка, хвостовой, седьмой по счету в коротком поезде. Потому и трясет сильно. Старушкой в вагоне звали молоденькую, худенькую, низкорослую и гипертрофированно ворчливую медсестру. Она попала работать в санитарный поезд сразу после медицинского колледжа. И каталась по одному и тому же маршруту — от Екатеринбурга до приграничных с Северокавказским регионом городов, куда в госпитали свозят раненых для последующей отправки в тыл. Сама весом килограммов в сорок с несколькими граммами. Ручонки соломенные. И ворчит, когда тужится, переваливая раненых по их просьбе с бока на бок. В вагоне мода такая завелась. Как дежурит Старушка, ее раненые солдаты просят себя на другой бок перевернуть — отлежал этот, больно в одной позе спать. Она старается, переворачивает, а раненые сопротивляются, всем весом мешают ей выполнить просьбу. Дурные, конечно, и грубые шутки — еще надорвется девчонка, но для них это хоть какое-то развлечение. Иначе в этом вонючем поезде совсем от тоски сдохнешь.

Мои дела, несмотря на заверения врачей о долгом вынужденном протирании солдатских кальсон, шли на поправку довольно быстро. И плевать на убийственную дорогу! Я сам чувствовал, как появляется в теле сила, жесткость и порой злость. Иногда хотелось даже в лоб дать какому-то остряку из третьего от меня купе. Он каждое утро, проснувшись, начинал рассказывать один и тот же анекдот и сам хохотал — тоже один. Не от самого анекдота, а от очередного повторения. Дуреет парень… Но он, как и я, лежачий. Я до его лба не дотянусь, а передвигаться по вагону Старушка не разрешала.

Чтобы совсем не залежаться и не раскиснуть, я тренировался по собственной методике. Мысленно, с закрытыми глазами, но по полной трехчасовой программе дважды в день отрабатывал каскады ударов и гибкие защиты. И мышцы при этом сокращаются по-настоящему, хотя со стороны посмотреть — я не шевелюсь.

Читал где-то, что футбольный болельщик за время матча теряет калорий столько же, сколько футболист, играющий на поле. Это и неудивительно. Некоторые футболисты, особенно в сборной страны, за весь матч, может быть, с десяток раз по мячу ударят и считают себя активными игроками. А болельщик, сидя даже не на стадионе, а дома перед телевизором, видит мяч чаще. Он мысленно бежит с каждым игроком, делает финты, принимает мяч, обрабатывает, отдает пас, делает рывок, снова принимает мяч и бьет по воротам. А потом вместе с вратарем прыгает в самый дальний угол. И сам не подозревает, какую энергию ему приходится растратить за девяносто минут игры. Так уж устроен человеческий организм, что мышцами управляют эмоции. И поэтому они сокращаются при каждом движении игрока на экране. Безразлично, свой он или чужой. Безразлично, под каким номером играет. За всех болельщик работает и потому даже устает.