Шэз почувствовала, как кожа вдруг стала влажной от пота. Все было предельно ясно. Ей предстояло умереть. Единственный вопрос — как.

Она оказалась права. И теперь правота будет стоить ей жизни.

Полин Дойл не знала, что ей делать. Полиция отказывалась видеть в исчезновении Донны что-то иное, чем обычное для подростка бегство из дома. «Вероятно, она отправилась в Лондон. Бессмысленно искать ее здесь», — раздраженно сказал ей один из полицейских в форме, когда она, в очередной раз придя к ним, умоляла их заняться поисками дочери.

Полин могла кричать на всех углах, что дочь похитили, но для полицейских, по горло загруженных работой, пропажа одежды была более чем достаточным доказательством того, что Донна Дойл — просто очередной подросток, которому осточертела жизнь дома, что она сбежала в уверенности, что где-то в другом месте есть молочные реки и кисельные берега. Стоило один раз взглянуть на фотографию, на эту искушенную улыбку, и сразу становилось ясно, что девочка уже давно не тот невинный ребенок, которого упрямо продолжала в ней видеть ее бедная глупая мать.

Когда полиция не проявила никакого интереса, разве что, как положено, внесла Донну в список пропавших, Полин почувствовала себя загнанной в угол. Без официальной поддержки ей не приходилось и мечтать о горячих призывах с телеэкрана с просьбами помочь в поисках пропавшей дочери. Исчезновением Донны не заинтересовалась даже местная газета, хотя женщина-редактор какое-то время тешила себя замыслом написать заметку о подростках, убегающих из дома. Но, как и полиция, лишь только она увидела фотографию Донны, как сразу передумала. В Донне было что-то такое, что пресекало всякую попытку изобразить ее как невинную девочку, которую ее детские мечты вовлекли в беду. Что-то в линии губ, подбородка говорило, что она уже переступила черту. Женщина-редактор подумала про Донну Дойл: она — все равно что Лолита, из тех женщин, что заставляют их товарок мечтать о шорах на глазах мужей.

Отчаяние Полин выражалось в слезах, которыми по ночам она орошала подушку, и в конце концов она решила, что пора брать дело в свои руки. Работа в агентстве недвижимости была не слишком прибыльной. Денег хватало лишь на еду и одежду для них с Донной и оплату жилья — дополнительные расходы исключались. У нее, правда, оставалась еще пара тысяч страховки, выплаченной когда-то за Бернарда по полису. Но Полин берегла эти деньги до того времени, когда Донна должна была отправиться в университет, — вот тогда-то им придется затянуть пояса.

Однако, если Донна не вернулась, нет смысла беречь их до университета, рассудила Полин. Разумнее будет потратит эти деньги на то, чтобы попытаться найти ее и вернуть домой, а высшее образование как-нибудь устроится. И вот Полин, взяв фотографию Донны, отнесла ее в местную типографию, заказав несколько тысяч листовок, где одну из сторон занимала фотография. На обратной стороне шел текст: «ВЫ НЕ ВИДЕЛИ ЭТУ ДЕВОЧКУ? В четверг, 11 октября, ушла из дома и не вернулась Донна Дойл. Последний раз ее видели в четверть девятого по дороге в среднюю школу для девочек города Глоссопа. На ней была школьная форма — коричневая юбка, коричневый жакет и блузка с открытым воротом. На ногах у девочки были черные „кикерсы“, сверху — черная куртка с капюшоном. С собой у нее был черный рюкзак фирмы „найк“. Видевших девочку позже указанного времени очень просим звонить ее матери, Полин Дойл». Были указаны их адрес по Корана-стрит и оба телефона Полин — рабочий и домашний.

Полин взяла недельный отпуск и с утра до вечера ходила, рассовывая листовки по почтовым ящикам. Начала она с центра, где совала листки с фотографией Донны в руки каждому, кто соглашался взять, и, постепенно расширяя круг, двигалась в направлении окраины, взбираясь на крутые холмы и стирая ноги до пузырей.

Никто не звонил.

В то время как Шэз Боумен лежала на жестком полу в Лондоне, испытывая боль и страх, Джеко Вэнс обследовал ее дом. Он быстро добрался до Лидса, по дороге остановив машину только один раз, чтобы заправиться и посетить туалет для инвалидов на бензозаправке. Ему понадобился туалет, чтобы избавиться от пленки, которую он извлек из диктофона Шэз. Саму кассету он раздавил каблуком на стоянке для машин, предоставив раскидывать ее остатки штормовому ветру мидландских просторов.

Найти дом Шэз оказалось даже проще, чем он думал, благодаря недавно купленному ею справочнику «От А до Я», где нужная улица была услужливо обведена в кружок синей ручкой. Он оставил машину за углом и нарочно медленно, чтобы успокоить нервы, прошел обратно по улице, пустой, если не считать стайки совсем маленьких мальчишек, игравших в крикет на противоположной стороне. Он свернул в ворота дома номер семнадцать и попробовал на удачу один из длинных ключей, не подойдет ли он к тяжелой викторианской двери. То, что дверь открылась с первой попытки, убедило его, что боги и в самом деле на его стороне.

Он оказался в ничем не примечательной прихожей, свет в которую проникал только через два узких сводчатых окна по обе стороны от входа. Вглядываясь в темноту, он увидел прямо перед собой широкую и красивую лестницу. По-видимому, в доме был всего лишь один этаж, где справа и слева находилось по квартире. Он выбрал левую, и снова оказался прав. Вздохнув несколько свободнее в убеждении, что все идет как надо, Вэнс ступил через порог. Он не собирался долго оставаться здесь, достаточно будет просто разведать место, поэтому, нигде не задерживаясь, он быстро прошелся по комнатам. Едва войдя в гостиную, он понял, что Шэз не могла выбрать для себя жилья более подходящего с точки зрения того, что он собирался сделать. Высокие, от пола до потолка, стеклянные двери выходили в сад, окруженный высокими стенами и находившийся в тени высоких фруктовых деревьев. В конце сада он сумел различить очертания деревянной двери, вделанной в кирпичную кладку.

Оставалась только одна вещь. Он скинул с плеч куртку и отстегнул протез. Из мешка он достал предмет, который год-другой назад специально попросил изготовить в бутафорском цехе, якобы для розыгрышей. Использовав ремни от одной из его прежних искусственных рук, старой списанной за ненадобностью модели, они сделали из пластмассы полый продолговатый предмет, снабдив его пальцами, до ужаса похожими на настоящие. Закрепив эту имитацию в перевязи и прикрыв поверх курткой для большей достоверности, он выглядел совсем как человек со сломанной правой рукой. Убедившись, что все сделано правильно, Вэнс убрал в мешок протез, глубоко вздохнул и подумал, что, пожалуй, пора идти.

Он вышел через стеклянные двери, прикрыв их за собой, а потом уверенной походкой зашагал по усыпанной гравием дорожке к воротам. Чувствуя, как волосы парика покалывают шею, он думал о том, смотрит ли сейчас из окон ему вслед кто-нибудь, кто сможет вспомнить увиденное после того, как дело его рук будет завершено и выставлено на всеобщее обозрение. Пытаясь себя успокоить, он напомнил себе, что, какое бы описание ни было составлено со слов этого свидетеля, оно ни единой черточкой не будет напоминать Джеко Вэнса.

Он снял засов с задних ворот, уверенный, что теперь уже никто не запрет их до того, как он успеет вернуться. Теперь он оказался на узкой тропинке, которая проходила между стенами, с обеих сторон огораживавшими сады позади домов, и сливалась с широкой улицей, ведшей в центр города. До вокзала пришлось идти почти час, зато поезд на Лондон прибывал всего через десять минут. В половине восьмого он уже вернулся в Холланд-Парк, где превратился снова в Джеко Вэнса.