– Но, мелкая!

Вот и состоялась первая встреча. Сильно не понравился Первуше Хован. И вроде бы – обоюдная неприязнь. Первуша перед ключником шапку не ломал, вел себя независимо. А Хован привык к почету и уважению. Первуша, пока к хутору шел, снова решил прибегнуть к духу предков. Второй раз в жизни, так нужда великая и не для себя старался, вся деревня мучается. И кто-то должен исправить несправедливость.

Обернулся – осмотрелся по сторонам, никого. Да и кто ходит на хутор? Один раз были гости непрошеные, ночные. Тем не менее тачку в кусты закатил, начал призывать духов рода своего:

Глаза закрыл, прислонясь к сосне. Перед глазами сразу видение. Полупрозрачные бородатые духи предков племени его. Первуша мысленно поздоровался учтиво.

– И мы приветствуем славного потомка Рода. В чем нужда, вьюноша?

– Чародей злобный есть, именем Хован. Подозреваю – чернокнижник. Волхвою черной, недоброй морок на все живое в деревне Марьины Колодцы напустил. И морок необычный, все застыли недвижимо – собаки, скот, люди. Как подступиться к злодею, морок снять?

– Трудную ты задачу задал, отрок. Хоть и духи мы, видим невидимое, людскому глазу недоступное, а сами не сталкивались с подобным. Если и волшба черная, так с книг иноземных, какие у персов или индусов в чести. Подумать, посоветоваться надо, времени много пройти может – день, два, а то и седмица. Ты же тем временем заговор-оберег сочти от Хована. Все спокойнее будет. И про Купаву, что сестрой к сердцу принял, не забудь. Коли Хован злобный, тебя одолеть не сможет, то ей пакость сделает, через нее тебя уязвит.

– Понял, сделаю, благодарен вам.

– Потом благодарить будешь, когда людям поможешь, а Хована изведешь.

Видение исчезло. Первуша глаза открыл, тряхнул головой. Духи-то рядом, а не видно и не слышно. Зато сами все видят и слышат. И только посвященные в таинство общаться с ними могут. Ах, какой Коляда все же молодец, дал бесценные знания!

Не сходя с места, Первуша заговор-оберег стал читать:

Заклинание большое, длинное. И сбиться нельзя, иначе действовать не будет. Не сбился, закончил:

– Да будет так, как речено! Гой!

Перевел дыхание. Все упомнил, свое имя и Купавы упомянул, теперь под защитой древних богов и он и названная сестра его. На хутор возвращался в приподнятом настроении. А тут гости – женщина с подростком.

– Не ты ли Первуша-знахарь?

– Он самый. Какая беда стряслась?

– Сыночка привела. Седмицы три назад испужался сильно, свора собак на него налетела, едва не покусали. Хорошо – сосед палкой разогнал. С тех пор заикаться стал и глаз дергается.

– Не глаз, а веко.

Тик у подростка Первуша уже сам заметил, пока женщина говорила.

– Ну да, ну да! Меня Ивар прислал, говорит – ты сыну ногу поправил.

– Было дело. Ты здесь посиди, изба-то у нас об одной комнате. Нельзя, чтобы мешали. А ты со мной идешь, – обратился Первуша к подростку.

Тот моложе Первуши всего года на три, щуплый. Болезнь его от испуга. Бабки в деревнях испуг отливают водой, но пустое это. Коляда лучшему способу учил, показывал не раз. Поэтому Первуша смело к делу приступил. Паренька на лавке уложил, стал бубнить монотонно. Паренек, именем Ефим, глаза закрыл, да и уснул крепко. Первуша тут же внушать ему стал, что болезнь его от испуга.

– Нет уже тех собак, и бояться нечего. После наговора страхи твои уйдут бесследно, как и заикание. Слышишь ли ты меня, Ефим?

– Слышу, – тягуче, в полусне, ответил паренек.

– Болезнь твоя внутри сидит, сейчас изгоню!

Забормотал заклинание, но так, чтобы Ефим слышал. Внушение в данном случае и есть главное снадобье.

– Болезнь-кручина через рот и нос выходит. Дыши редко и глубоко. Я вижу, как серым облаком исходит она от тебя. Душа твоя очищается. Чувствуешь, как теплеют ноги?

– Чую, – прошептал Ефим.

– Тепло по телу растекается, к рукам приливает, в животе благость. Теперь я считать буду. На счет три проснешься здоровым. Раз! Дыхание ровное, голова светлая. Два! Чувствуешь себя хорошо отдохнувшим и полностью здоровым. Три! Открой глаза, просыпайся, вставай.

Парень медленно поднялся с лавки.

– Ой! А глаз не дергается!

– И не заикаешься, хорошо говоришь. Я же обещал тебе болезнь изгнать. И обещание сдержал, как видишь. Иди к матери, порадуй!

Ефим выскочил из избы, Первуша следом. Ефим мать обнял:

– Все хорошо у меня, матушка!

– Вот и славно. Первуша-знахарь, ты рыбкой и сметаной не побрезгуешь ли? Все свежее!

– Возьму, отчего нет, коли от чистого сердца.

Женщина отдала крынку сметаны и большого карася, завернутого в лопух. Карась потрошеный, солью слегка присыпан.

– Купава! – позвал Первуша. – Рыбка у нас. Пожарить бы, да со сметаной.

А щенок под ногами вертится, сметану учуял. Коту была бы ближе к сердцу рыба. Первуша в глиняную миску сметаны налил, на землю поставил. Щенок так и припал, чавкает жадно.

Обед сегодня знатный вышел. Щи, да карась со сметаной, да сыто со свежим медом под пшеничный каравай. Первуша почувствовал, что жизнь налаживается. Давненько так не ел. Когда еще с Колядой жил, да и то не всегда. Чаще одним блюдом довольствовались. Купава тоже довольна. Не зря холодной и голодной зимой перед образами стояла, молилась о том, чтобы спас ее Господь от смерти голодной, мечтала в семью попасть. Есть же у нее родня дальняя? Сколько случаев знала, когда сиротку к себе родня брала, в семью. И хутор бросать с ульями жалко было. Видно, услышал Господь ее молитвы. Вон какого парня в помощь послал. И хозяйственный, и знахарь, и разумен не по годам. Одно плохо – мала она, годами не вышла для замужества. Пугало то, что в селе положит глаз на какую-нибудь девицу, женится. Думать об этом не хотелось, но дурные мысли сами в голову лезли.

Первуша в амбар направился. Надобно счесть запасы. Острым писалом на бересте царапал, сколько и чего есть. Выходило – мукой до следующего урожая уже обеспечены, это если и ржаную считать. Крупой – пшеном, гречей, горохом – наполовину. Соли и перца хватит. А вот масла мало, рыбы и мяса совсем нет. Хороший хозяин всегда знать должен свои запасы. Зима, она спросит жестко. Вернувшись в избу, спросил у Купавы: