Валландер рассказал о девушке, которая сожгла себя заживо. Он заметил, что ей не по себе. И когда он спросил ее об этом, она ответила, что последние дни была больна и газет не читала.

Валландер показал письмо.

— Вы не представляете, кто бы мог его написать? — спросил он. — Кто имеет доступ к вашим бланкам?

Пастор покачала головой.

— Пасторская служба — это не банк, — ответила она. — Да и работают у нас только женщины.

— Дело не в том, мужчина это или женщина, — разъяснил Валландер.

— Не знаю, кто бы это мог быть, — ответила она.

— Может, кто-нибудь из конторы живет в Хельсингборге? Или часто ездит туда?

Она снова показала головой. Валландер понимал, что она действительно хочет помочь ему.

— А сколько человек здесь работает? — спросил он.

— Вместе со мной четыре. Есть еще Андерсон, он помогает нам по саду. А также привратник, он здесь все время. Стуре Росель. Но он по большей части на кладбищах и в приходских церквах. Бланк, конечно, мог взять кто угодно. А может, кто-нибудь из тех, что приезжают в контору по делам.

— А почерк вам не знаком?

— Нет.

— Нет ничего предосудительного в том, чтобы подвезти одинокую девушку, — сказал Валландер. — Но зачем писать анонимные письма? Чтобы скрыть, что ты был в Хельсингборге? Не нравится мне это все.

— Я, конечно, могу выяснить у служащих, был ли кто-нибудь в Хельсингборге в тот день, — предложила она. — И могу также попытаться сверить их почерки с этим письмом.

— Буду вам очень признателен, — сказал Валландер и встал. — Можете застать меня в полицейском управлении Истада.

Женщина протянула бумагу, и он написал свой телефон. Она проводила Валландера до дверей.

— Никогда раньше не встречал женщину-пастора, — сказал Валландер.

— Многие до сих пор удивляются, — ответила она.

— У нас в Истаде женщина впервые заняла пост шефа полиции, — сказал он. — Все меняется.

— Будем надеяться, к лучшему, — ответила женщина, улыбнувшись.

Валландер взглянул на нее, подумав, что она очень красива. Кольца у нее на руке не было. По дороге к машине он не мог удержаться от грешных мыслей. Она в самом деле была очень привлекательна.

Мужчина, постригавший газон, присел на лавочку выкурить сигарету. Валландер, не отдавая себе отчета в том, зачем он это делает, тоже присел и заговорил с мужчиной, которому было около шестидесяти. Одет он был в синюю спецовку и грязные вельветовые брюки. На ногах были старые кеды. Валландер заметил, что мужчина курит «Честерфилд» без фильтра. Он вспомнил, что его отец курил ту же марку, когда сам он был еще ребенком.

— Обычно по нерабочим дням она не открывает, — философски заметил мужчина. — Если честно, такое случилось впервые.

— Пастор у вас очень красивая женщина, — сказал Валландер.

— А кроме того, приятная, — добавил садовник. — И проповеди она читает хорошие. Дело в том, что до нее у нас был священник еще лучше. И, разумеется, многие предпочли бы на ее месте мужчину.

— Вот как? — удивился Валландер.

— Многие и помыслить не могут о том, что священником может быть не мужчина. Сконцы в большинстве своем очень консервативны.

Беседа вскоре угасла. Валландер прислушивался к стрекоту кузнечиков. Пахло свежескошенной травой. Он подумал, что надо бы связаться с Хансом Викандером, коллегой из эстермальмской полиции, и порасспросить, не дала ли что-нибудь беседа с престарелой матерью Веттерстедта. Многое надо сделать. И времени сидеть на лавочке возле смедсторпской пасторской конторы у него совсем нет.

— У вас, наверно, есть пропуск? — внезапно спросил мужчина. Валландер вздрогнул, словно его застали врасплох.

— У меня всего лишь было несколько вопросов к пастору, — ответил он.

Мужчина посмотрел на него, прищурившись.

— Я вас знаю, — продолжил он. — Вы из Томелиллы?

— Нет, — ответил Валландер. — Я родом из Мальмё. Но уже много лет живу в Истаде.

Затем он встал и повернулся к садовнику, чтобы попрощаться. Взгляд его случайно скользнул по белой майке, видневшейся из-под расстегнутой спецовки. Он увидел на ней рекламу парома Хельсингборг-Хельсингёр. Случайность? Валландер сразу решил, что нет. Он снова уселся на лавочку. Мужчина потушил окурок в траве и собрался вставать.

— Постойте, — сказал Валландер. — Я хотел спросить у вас кое-что.

Мужчина услышал, как изменился голос Валландера, и выжидающе посмотрел на него.

— Я из полиции, — сказал Валландер. — И приехал я, на самом деле, не для того, чтобы побеседовать с пастором. Я приехал поговорить с вами. Не могу понять, почему вы не подписались под письмом, которое вы нам прислали. Я имею в виду письмо о девушке, которую вы подвозили из Хельсингборга.

Валландер понимал, ставка была чудовищной. Такой поступок шел вразрез со всеми его принципами. Это был мощный удар ниже пояса: полицейский не имеет права лгать, чтобы выдавить из подозреваемого правду. Во всяком случае, когда не было совершено никакого преступления.

Но удар был нанесен. Мужчина вздрогнул, выпад был совершенно неожиданный. И выпад этот оказался настолько сильным, что все мыслимые благоразумные возражения отпали сами собой. И откуда только Валландер узнал, что письмо написал он? Откуда он вообще мог что-то об этом знать?

От Валландера ничего не укрылось. И теперь, когда удар был нанесен, он тут же поднял соперника с воображаемого мата и стал успокаивать.

— Нет ничего противозаконного в том, чтобы писать анонимные письма, — говорил он. — Подвезти человека тоже не противозаконно. Я только хотел узнать, почему вы написали это письмо. И время, когда вы посадили ее в машину и когда высадили. Сколько было на часах. И говорила ли она что-нибудь, пока вы ехали.

— Теперь я узнал вас, — пробормотал мужчина. — Вы тот самый полицейский, что застрелил человека в тумане, несколько лет назад. На полигоне возле Истада.

— Вы правы, — ответил Валландер. — Это был я. Меня зовут Курт Валландер.

— Она стояла у южного выезда из города, — вдруг проговорил мужчина. — Было семь часов вечера. Я купил себе пару башмаков. У моего брата обувной магазин в Хельсингборге. Он делает мне скидки. Я никогда никого не подвозил. Но она была такая одинокая.

— И что произошло?

— В смысле?

— Что произошло, когда вы остановили машину? На каком языке она разговаривала?

— Я не знаю, что это за язык. Но это был не шведский. А по-английски я не говорю. Я сказал, что еду в Томелиллу. Она кивнула. И кивала всякий раз, когда я с ней заговаривал.

— У нее были с собой какие-нибудь вещи?

— Никаких.