— Что случилось? Как вы думаете?

— Я думаю, что их, разумеется, убили. Залили известью, утопили в море. Откуда мне знать?

Валландер не верил своим ушам.

— Неужели такое могло произойти на самом деле? — неуверенно спросил он. — Просто невероятно.

— Как там говорится? Невероятно, но факт?

— Неужели Веттерстедт мог совершить убийство?

Хуго Сандин покачал головой.

— Я не говорил, что Веттерстедт убил кого-либо своими руками. Я как раз убежден в том, что сам он этого не делал. Как было на самом деле, я не знаю. И наверняка никто об этом никогда не узнает. И все-таки кое-что нам и без того понятно. Хотя доказательств маловато.

— Все-таки сложно в такое поверить, — сказал Валландер.

— И тем не менее это так, — решительно ответил Сандин, словно пресекая любые возражения. — Веттерстедт был бессовестным человеком. Но, разумеется, доказать это невозможно.

— Слухов ходило много.

— И возникли они не на пустом месте. Веттерстедт использовал свое положение и власть для того, чтобы удовлетворять свои извращенные сексуальные потребности. При этом он еще и тайно наживался, проворачивая кое-какие темные делишки.

— Вы о продаже предметов искусства?

— О кражах картин позднее. В свободное время я потратил много сил на то, чтобы разобраться во всех его преступных связях. Я мечтал о том, что в один прекрасный день шлепну на стол главного прокурора расследование, в котором ни к чему не подкопаешься, и тогда уж Веттерстедту не выйти сухим из воды, он понесет заслуженное наказание. Но, к сожалению, этого я не добился.

— У вас, наверно, с тех пор осталась куча материалов?

— Несколько лет назад я все сжег. У сына в керамической печи. Там было минимум килограммов десять бумаги.

Валландер про себя выругался. Он представить себе не мог, как можно уничтожить материалы, добытые с таким трудом.

— Я до сих пор прекрасно все помню, — сказал Сандин. — Вероятно, я могу припомнить все, о чем говорилось в этих бумагах.

— Арне Карлман, — сказал Валландер. — Кто он?

— Человек, который поднял искусство Швеции на должный уровень, — ответил Сандин.

— Весной 1969-го он сидел в Лонгхольмене. Мы получили анонимное письмо, в котором сообщается, что в этот период он поддерживал отношения с Веттерстедтом. И что после того как Карлман вышел из тюрьмы, они встречались.

— Время от времени Карлман фигурировал в некоторых делах. Я думаю, он угодил в тюрьму просто за подделку чеков.

— Вы когда-нибудь слышали, что между ним и Веттерстедтом есть какая-то связь?

— Есть информация о том, что они встречались еще в конце 50-х годов. У них был общий интерес к игре на скачках. Где-то в 1962 году в связи с облавой в Тэбю всплыли их имена. Но участие Веттерстедта замяли, потому что посчитали неуместным официально сообщить, что министр юстиции делает ставки на скачках.

— А каким образом они общались между собой?

— Точно ничего неизвестно. Их пути время от времени перекрещивались, как орбиты двух планет.

— Мне нужно выяснить, что их связывало, — настаивал Валландер. — Я знаю, что мы должны найти точку соприкосновения, чтобы поймать преступника.

— Вам придется изрядно покопаться, — ответил Хуго Сандин.

На столе затрезвонил сотовый телефон Валландера. И тотчас вернулось ощущение леденящего страха.

Но и на этот раз опасения Валландера не подтвердились. Звонил Хансон.

— Я просто хотел узнать, появишься ли ты сегодня в управлении. Если нет, то я перенесу заседание на завтра.

— Что-нибудь случилось?

— Ничего особенного. Все продолжают заниматься расследованием.

— Завтра в восемь, — сказал Валландер. — Вечером собираться не будем.

— Сведберг ездил в больницу подлечить свои ожоги, — сообщил Хансон.

— Надо бы ему следить за собой, — ответил Валландер. — Каждый год одно и то же.

Он отложил трубку в сторону.

— А вы известный полицейский, — сказал Хуго Сандин. — Кажется, иногда вы действуете на свой страх и риск.

— Большинства слухов не соответствуют реальному положению вещей, — уклончиво ответил Валландер.

— Я часто задаюсь вопросом, что такое профессия полицейского? — сказал Сандин.

— Я тоже задаюсь этим вопросом, — ответил Валландер.

Они встали и направились к автомобилю Валландера.

— Нет ли у вас предположений, кому могла понадобиться смерть Веттерстедта? — спросил он.

— Да много кому, — ответил Сандин.

Валландер остановился.

— Возможно, мы ошибаемся, — сказал он. — Может быть, стоит разделить расследования этих двух убийств? Не искать здесь общий знаменатель? Найти два различных решения. Чтобы таким образом найти точку, где пересекаются пути Карлмана и Веттерстедта.

— Эти убийства — дело рук одного и того же человека, — сказал Хуго Сандин. — И оба расследования должны быть тесно связаны. Иначе вы пойдете по ложному следу.

Валландер кивнул, но ничего не сказал. Они попрощались.

— Звоните, — сказал Хуго Сандин. — Времени у меня хоть отбавляй. Старость неразлучна с одиночеством. Безутешное ожидание неотвратимого конца.

— Вы никогда не жалели о том, что стали полицейским? — спросил Валландер.

— Никогда, — ответил Сандин. — А почему я должен жалеть?

— Я просто поинтересовался, — сказал Валландер. — Спасибо, что нашли время поговорить.

— Вы поймаете его, — подбодрил его Сандин. — Даже если это и затянется надолго.

Валландер кивнул и уселся в машину. Тронувшись с места, он посмотрел в зеркало заднего вида. Хуго Сандин выдирал из земли одуванчики.

Валландер вернулся в Истад примерно без пятнадцати восемь. Он припарковал машину возле дома, но открыв дверь, вспомнил, что дома нет еды.

Затем ему пришло в голову, что он забыл пройти техосмотр.

Валландер громко выругался.

Он пошел в город, чтобы пообедать в китайском ресторанчике на площади. Там он был единственным посетителем. После обеда он прогулялся к пристани и вышел на пирс. Глядя на лениво покачивающиеся лодки, он размышлял о беседе с садовником.

Девушка по имени Долорес Мария Сантана летним вечером стояла у выезда из Хельсингборга и ловила машину. По-шведски она не говорила и пугалась машин, которые шли на обгон. Пока что им удалось выяснить только то, что она родом из Доминиканской Республики.

Валландер смотрел на старую ухоженную лодку, формулируя основополагающие вопросы.