— Даже сумочки не было?

— У нее не было ничего.

— Что случилось потом?

— Она села на заднее сиденье. Пока мы ехали, она не вымолвила ни слова. Все это показалось мне странным. Зря я ее подобрал.

— Почему?

— Может, ей вовсе и не нужно было ни в какую Томелиллу! Какого черта ей могло понадобиться в Томелилле?

— Так она ничего не сказала?

— Ни слова.

— А что она делала?

— Как это, «что делала»?

— Спала? Или смотрела в окно? Что она делала, пока вы ехали?

Мужчина задумался.

— Было кое-что, над чем я потом долго размышлял. Каждый раз, когда нас обгоняли, она вся сжималась. Словно хотела, чтобы ее не видели.

— Так она была испугана?

— Еще как.

— Что было потом?

— Я остановился у эстакады за Томелиллой и высадил ее. Если честно, мне показалось, что она совсем не понимала, где находится.

— То есть, ей не надо было ехать в Томелиллу?

— Если я правильно понял, ей надо было уехать из Хельсингборга. А я ехал дальше. Но когда я уже почти подъехал к дому, я подумал: «Нельзя было оставлять ее там». И я поехал обратно. Но ее уже не было.

— Сколько времени на это ушло?

— От силы минут десять.

Валландер задумался.

— Когда вы подобрали ее у Хельсингборга, она стояла возле автострады? А может, она направлялась в Хельсингборг? Или все-таки из города?

Мужчина подумал.

— Из города, — сказал он. — Если бы ей надо было на юг, она бы не стала там стоять.

— И больше вы ее никогда не видели? Вы не стали ее искать?

— А почему я должен был ее искать?

— Во сколько все это произошло?

— Я высадил ее в восемь часов. Помню, новости по автомагнитоле начали передавать в тот момент, когда она вышла из машины.

Валландер задумался. Он понимал, что ему повезло.

— Почему вы написали в полицию? — спросил он садовника. — И почему не стали подписываться?

— Я прочитал о девушке, которая сожгла себя, — ответил тот. — И сразу подумал, что, наверно, это была она. Но меньше всего мне хотелось, чтобы узнали обо мне. Я женат. И то, что я подвозил девушку, могло быть истолковано превратно.

Валландер почувствовал, что мужчина говорит правду.

— Считайте, что мы с вами не разговаривали, — сказал он. — И все-таки я вынужден записать ваше имя и телефон.

— Меня зовут Свен Андерсон, — ответил садовник. — Надеюсь, у меня не будет неприятностей?

— Никаких неприятностей, если вы рассказали все как есть.

Мужчина написал свой телефон.

— И еще, — сказал Валландер. — Вы не могли бы припомнить, не было ли у нее на шее украшения?

Свен Андерсон задумался. Затем покачал головой. Валландер поднялся и пожал ему руку.

— Вы нам очень помогли, — сказал он.

— Так это та самая девушка? — спросил Свен Андерсон.

— Вероятно, да, — ответил Валландер. — Теперь весь вопрос в том, что она делала в Хельсингборге.

Он оставил Свена Андерсона и пошел к машине.

Только он открыл дверцу, как зазвонил сотовый.

Первая его мысль была о том, что убийца Веттерстедта и Карлмана нашел себе новую жертву.

Валландер подошел к телефону и услышал голос Нюберга. Тот сообщил ему, что семь фотографий с пленки Веттерстедта уже лежат у него на столе. Когда Валландер понял, что звонок не касается убийцы Веттерстедта и Карлмана, то почувствовал облегчение. Потом, уже отъехав от Смедсторпа, он подумал, что нельзя давать волю нервам. Никто не может наверняка утверждать, что убийца наметил себе еще несколько жертв. Нельзя уступать страху, который только сеет беспокойство в душе. Он вместе со своими коллегами должен продолжать расследование так, словно все, что могло случиться, уже произошло, и на этом все закончено. Иначе их работа превратится в бесплодное ожидание.

Он направился прямиком в свою контору и законспектировал беседу со Свеном Андерсоном. Валландер безуспешно попытался связаться с Мартинсоном. Эбба знала только, что он уехал из полицейского управления, не сообщив, куда направляется. Валландер позвонил ему на сотовый и услышал сообщение о том, что аппарат абонента выключен. Он рассердился, что с Мартинсоном часто бывает невозможно связаться. На следующем заседании следственной группы надо будет распорядиться, чтобы все позаботились о том, чтобы с ними можно было установить связь в любое время. Затем он вспомнил о фотографиях, которые, по словам Нюберга, должны были лежать у него на столе. Он не заметил, что положил на конверт со снимками свою тетрадь с пружинкой. Вынув их из конверта, Валландер включил настольную лампу и принялся разглядывать фотографии, одну за другой. Он не знал точно, что, собственно, он ожидал на них увидеть, но был разочарован. На фотографиях были засняты вид из дома Веттерстедта с верхнего этажа, перевернутая лодка Линдгрена и море в минуту затишья. Людей на снимках не наблюдалось. Побережье было пустынным. Две фотографии вышли нерезкими. Он положил их перед собой, размышляя над тем, зачем Веттерстедту понадобилось отснять их. Если, конечно, это сделал он сам. В одном из ящиков письменного стола он нашел увеличительное стекло. Но все равно не смог разглядеть ничего интересного. Он убрал фотографии обратно в конверт и решил попросить кого-нибудь из следственной группы посмотреть снимки. Зачем кому-то понадобилось снимать такие виды, сам он понять не мог. Он уже собрался было звонить в Хэсслехольм, когда в дверь постучал секретарь, который принес факс от Ханса Викандера из Стокгольма. Это был законспектированный убористым почерком на пяти страницах разговор с матерью Веттерстедта. Валландер быстро просмотрел его: сделано на совесть, но фантазии никакой. Ни одного вопроса, который Валландер не мог бы предсказать заранее. По опыту Валландер знал, что допрос или любая другая беседа, связанная с расследованием преступления, должна включать неожиданные повороты. И тут же подумал, что он не прав в отношении Викандера. Ну с какой стати девяносточетырехлетняя женщина вдруг сообщит что-то неожиданное о своем сыне, которого она в последнее время едва ли видела, только по телефону разговаривала. Просмотрев записи Викандера, он понял, что в них нет ничего, что могло бы способствовать расследованию. Он сделал кофе и погрузился в размышления о пасторе из Смедсторпа. Вернувшись в свой кабинет, Валландер позвонил в Хэсслехольм. К телефону подошел молодой человек. Валландер представился и изложил свое дело. Через несколько минут Хуго Сандин взял трубку. Голос у него был громкий и четкий. Хуго Сандин ответил, что готов встретиться с Валландером в тот же день. Валландер достал тетрадь и со слов Сандина нарисовал схему проезда. В четверть третьего он выехал из полицейского управления. По дороге в Хэсслехольм он остановился перекусить и в начале шестого свернул в сторону перестроенной мельницы, вывеска на которой возвещала о том, что теперь здесь находится гончарная мастерская. Пожилой мужчина бродил возле дома и выдирал из земли одуванчики. Когда Валландер вышел из машины, человек вытер руки и подошел к нему. Сложно было поверить в то, что этому подтянутому мужчине уже за восемьдесят. Ведь Хуго Сандин и отец Валландера были почти ровесниками.