– И попыталась. Чем это кончилось, вам известно.

– Да, – согласился он и добавил: – Теперь понятно.Маше надо где-то укрыться. Тут вы правы, что же касается всего остального…Почему вы решили, что все столь безнадежно?

В первую минуту я не поняла и довольно тупо смотрела нанего, а когда до меня дошло, что он имеет в виду, не выдержала и засмеялась. Онвыглядел таким серьезным, таким уверенным. Машка переводила испуганный взгляд снего на меня, и я прервала смех.

– Потому что я видела эти бумаги, – ответила яспокойно. – Очень мало шансов, что все хорошо закончится, то есть их вовсенет, особенно сейчас, когда документы исчезли. Поэтому Машке лучше всегопобыстрее собраться и покинуть квартиру. Завтра у вас будут паспорта, я надеюсьна это. Если дело повернется скверно, вы уедете как можно дальше отсюда.

– Что значит «уедете»? – нахмурилась Машка. –Без тебя я…

– Конечно, я тоже уеду, – согласилась я, не желаятратить время на препирательства. – Мне нужны фотографии для паспортов.Если повезет, они нам не понадобятся, – не зная зачем, добавила я.

– Фотографии не проблема, – спокойно сказал Тони,вообще вел он себя странно, неожиданно для меня это уж точно. Он вроде принялкак данность то, что придется бежать отсюда и жить по чужому паспорту. Ничто немогло нарушить его спокойствия. Выходит, он все это время действительнодогадывался и сейчас почувствовал облегчение, потому что придуманные страхивсегда ужаснее настоящих и неизвестность пугает больше. – Что нужноделать? – спросил он.

– Собственно, ничего. Мы сейчас уедем, а выпостарайтесь вести себя как обычно. Если спросят про Машку, говорите, что онаотправилась к какой-то тетке. Так и скажите, чтобы они поняли: вы озадачены инедовольны. Это отведет от вас подозрения. С работы не увольняйтесь, этовызовет ненужные подозрения, если что, работу придется просто бросить, впрочем,это уже не будет иметь значения. Связь держим через Виссариона, но звонить емунадо только в исключительных случаях. Вообще никаких звонков, мобильный оставьдома, – велела я Машке.

– Куда вы поедете?

– Вам лучше не знать об этом.

– Юлька! – разозлилась Машка.

– Дело вовсе не в моем недоверии, – усмехнуласья. – Если не знаешь, то и сказать ничего не сможешь.

Машка испуганно посмотрела на Антона и вроде собраласьчто-то произнести, но он ее перебил:

– А вы? Может, вам следует спрятаться вместе с Машей?

– Посмотрим. Я не собираюсь геройствовать, если увижуопасность, спрячусь. Нужны фотографии, – напомнила я.

– У меня есть две штуки, – подала голос Машка.

– Отлично. Свои Тони сам завезет Виссариону. Собирайся.

На сборы у нее ушло минут десять. Мы пошли к выходу, и тутМашка немного замешкалась, повернулась к Тони, потом посмотрела на меня ишепнула ему:

– Пока.

– Идем, – кивнула я, она торопливо его поцеловалаи вышла первой.

Всю оставшуюся жизнь я буду корить себя за то, что не ушла,не подождала в машине, не позволила им проститься. Ни я, ни они в тот момент,конечно, не знали, что видятся в последний раз.

Я долго плутала по улицам, приглядываясь к машинам за своейспиной. Я надеялась, что Долгих пока ничего не знает о признании Старкова, нобыл еще Ден и его парни. Я боялась рисковать и продолжала колесить по городу, апотом поехала на вокзал. Купила билеты на ближайшую электричку и вновьприглядывалась, ища в случайных попутчиках что-то подозрительное. На первой жестанции мы вышли, в последний момент, когда двери уже закрывались, и я соблегчением увидела опустевший перрон.

– Такое чувство, что мы играем в войнушку, – вдругсказала Машка и прыснула в кулак, я тоже засмеялась, и на миг нам показалось –все только игра. Мы снова идем из школы, выдумываем себе приключение и сами надсобой хохочем.

Мы спустились с перрона и по тропинке направились в лес.

– Может, скажешь, куда мы идем? – спросила Машка.

– Надо вернуться в город, – ответила я.

– Тогда лучше на попутке, хорошо бы тормознутьдальнобойщика.

Я кивнула. Мы вышли на шоссе через двадцать минут, первый жегрузовик остановился, надсадно рыча, когда Машка махнула рукой.

– До города! – крикнула она, открыв дверцу,забросила спортивную сумку и полезла в кабину.

– С дачи? – спросил шофер, когда я устроиласьрядом с ней. – Ага.

– А чего не автобусом? Опоздали, что ли?

– Опоздали.

– Значит, отдыхали? Места у вас здесь красивые. Идевушки тоже, – добавил он, и мы опять засмеялись.

Парень был не прочь поболтать, и мы не заметили, как доехалидо города. Он высадил нас на объездной, троллейбусом мы добрались до Саблино.Улица Третьякова была единственной в районе, где сохранились дома довоеннойзастройки. Тот, что был нужен нам, стоял немного особняком. Двухэтажный, вчетыре окна по фасаду, обнесенный деревянным забором, в них ворота, из-зазабора виднелись верхушки деревьев, штук пять. На первом этаже железная дверь илаконичная надпись над ней: «Рюмочная».

– Подожди здесь, – сказала я Машке и направиласьтуда.

В рюмочной за столами на металлических ножках толпилосьчеловек шесть мужиков, из тех, кого обыватели именуют алкашами. Не бомжи, ноуже близки к этому. Вели они себя, однако, сдержанно, говорили вполголоса. Наменя внимания не обратили. Ближе к стойке стояло еще три стола, покрытыеклеенкой, возле них по четыре стула, надо полагать, эти места предназначалисьпублике почище. За одним из столов сидели двое парней, по виду студенты, иуплетали яичницу, о чем-то жарко споря.

За стойкой, зорко поглядывая на алкашей, стояла женщина летпятидесяти, невысокая, худая, но вид имела такой, что было ясно: ей лучше неперечить. Почему-то во всех рюмочных я встречала женщин одного и того же типа,словно работают там родные сестры.

Мое появление не осталось незамеченным, она выжидающесмотрела, как я иду к стойке.

– Мне бы Аркашу, – сказала я, поздоровавшись.

– Зайди во двор, – ответила женщина. – Онтам.

Выйдя из рюмочной, я кивнула Машке, и мы вместе направилисьво двор. Невысокий плотный мужчина с седой шевелюрой перетаскивал ящики вподсобку, выгружая их из стоящей здесь же «Газели».

– Вы Аркаша? – спросила я, подходя ближе.