– Грибы? – Сучок понимающе кивнул. – Ну да – вкусны… Особливо белые. Дух от них – слюной подавиться…

– Не… Собирать люблю, – признался Гаркун. – Так бы в лес и побежал сейчас.

– Так то ж для мальцов работа… – удивился Сучок. – В лес по грибы бегать.

– Вот с малолетства и люблю… Сейчас оно, конечно, не часто доводится, но как дорвусь – не поверишь, аж свербит! Особенно, когда урожай на них. Из лесу не выйдешь. А сейчас вон, гляжу, поперло…

– Так уже с неделю холопки из лесу коробами тащат – лукошками не наносишься. То детишки ходили, а теперь и баб с ними отправляют, чтоб подсобили – говорят, плюнуть некуда там – сплошняком стоят.

– Время пришло, значит. Теперь недели две или три будут, потом враз сойдут. Вот и успевают ухватить. А нам недосуг…

– Это точно – не до грибов сейчас. Дома-то у тебя кто остался? Заготовят?

– Да заготовят… – Гаркун вздохнул. – Семеро у меня. Жаль, сыновья еще малые – старшие все дочки. Двух уже просватали. Сваты будущие тоже тут со мной. Вернемся – будем детей женить.

В голосе Гаркуна почему-то не слышалось особой радости.

– Как они там без тебя? Справятся? Осень на носу…

– Справятся, они у меня шустрые. И староста наш обещался семьям тех, кто сюда ушел, помочь по хозяйству. И волхв наш тоже…

– Не обманет?

– Не-е. Не посмеет – волхва велела.

– Тогда конечно, – уважительно кивнул Сучок и покосился на приятеля. – Тогда чего ты смурной-то? Скоро уже домой вам – к зиме…

– А что б я знал, чего! – Гаркун неожиданно снова встал посреди дороги, огляделся вокруг и вдруг выдал. – М-мать! Не хочу я туда! Сам вот только сейчас понял – не хочу и все!

– Как не хочешь? – Сучок обалдело уставился на приятеля. – Семья же…

– К семье хочу… Домой не хочу! – мотнул головой носатый лесовик. – Кабы не семья, я бы и вовсе тут остался – и гори оно все пламенем!

– А чего так? Плохо у вас там, что ль?

– Да не… – Гаркун снова вздохнул, подумал, махнул рукой и двинулся дальше. – Кабы я сам знал… Не плохо, а… – усиленно теребя нос, он о чем-то задумался, а потом принялся объяснять, с трудом подыскивая слова: – Там место хорошее и живем ладно – как все… Сюда шел, как на казнь – старосту с волхвом изругал про себя, да не один раз. И не только я. Сваты мои будущие с зятьями тоже тут, а почему? Староста с волхвом всех своих кумовьев да сродников дома оставили, на нас отыгрались. И всегда так. Тут-то было не поспорить – волхва велела. А обычно, если что, так глоткой свое брать приходится, а иной раз пойди возьми… Да и не в том дело даже…

Гаркун осторожно огляделся и, понизив голос почти до шепота, признался:

– Только не говори никому, что сейчас скажу… Вон, среди отроков пятеро наших бывших. Из селища. По ним тризну справили – не признаем их, не велено. Родня, считай, похоронила уже. И тут им судьба неведомая – воины, а… Поглядел я на них… Знаешь – позавидовал! Другие они уже. И судьба у них другая. Мне бы в их годы такое – ухватился бы зубами за здешнюю жизнь. Я ж шебутной был – сколько об меня палок отец покойный обломал, пока в разум не привел. А-а… – Гаркун опять саданул воздух рукой и выдал. – Вольно тут!

– Вольно?! Да… – От такого выверта Сучок аж споткнулся. – Да тут без разрешения не пёрнешь! Ты чего? Какая это воля? По дудке да по свистку…

«Ни хрена лысого! Да в ином порубе вольнее, чем у нас! Чего это он»?

– Э-э-э, не о том говоришь! Не в дудке дело… – досадливо поморщился Гаркун. – Дома и без дудки, а… Словно вол в ярме – все без тебя предопределено от люльки до погоста – тащишь воз и из того ярма выпростаться только в корзинь… Начальным человеком над своими меня волхва поставила – хошь не хошь, а пришлось. Только ведь если бы я не справился, тут бы и волхва до сраки – другого кого поставили бы, кто впрягся, так? А люди за мной пошли, сами пошли, понимаешь? Потому что тут кем можешь быть, тем и будешь.

«Вона как грачик наш заворачивает! Не, резон-то есть, только он, знать, вовсе заслепошарил – цена за всё это такая, что того гляди проторгуешься, а плату тут, ети его, петлёй да плахой берут!»

– Будешь… – невесело хмыкнул Сучок. – Только за то бытьё потом и битьё за счастье… Головой ответишь, коли оступишься. Сам видел – тут и мальцов на шибеницу определят, не кашлянут…

– Уж лучше на шибеницу, чем дома белкой в колесе по кругу скакать! Только чтоб на просушку подвесили, совсем дурнем ненадобным быть, а я вроде не дурень, а?

– Не, не дурень! Это точно! Только строго здесь. И без виселицы строго! Сам ведь все видел.

– Да что ты о строгости знаешь, а? – Гаркун неожиданно разгорячился, обернулся к мастеру. – Думаешь, если в холодную посадили или гусаком вышагивать да руку ко лбу тягать заставили, каждого пупка приветствуя, это строгость?! А вот хрен тебе по всей роже! Это, брат, как комар укусил! Вот дома хужее…

«Оп-паньки!»

– Это чем же?

Сучок всерьез заинтересовался разговором, даже забыл рассердиться на Гаркуна за его горячность. Сам он до сих пор был уверен, что хуже и строже, чем здесь, в крепости, и быть не может. Принял это – хоть и через ломку и битие, которое, как известно, определяет сознание, но принял. И все равно оно поперек души торчало и о себе напоминало, как заноза. Он не сомневался, что и лесовикам крепостные порядки, что узда и стремена дикому жеребцу: терпят, так как деваться некуда, но и во сне мечтают снова вернуться на свободу – где никто тебе губы не рвет и плеткой не гонит, а оказалось…

Гаркун продолжал вещать: дорвался высказать то, что давно зрело. Может, и правда дорвался…

– Там хуже неволя – волхва сказала и судьбу твою навсегда решила! Да что там волхва – волхв, который той волхве чоботы чистит! Староста! И баба старостина тоже! И не рыпнешься… Что мне, что сынам моим, как подрастут, навечно определено Лопарям в рот заглядывать. Или в изгои идти. Городской ты – не понимаешь! Не видал такого, не нюхал, сам себе хозяином завсегда был А у нас сидят все на старине – жопа сгнила! И сами сидят, и других не пускают, ибо «от пращуров заведено».

Заведено, как же! То-то пращурам из Ирия глядеть радостно, как на твоей полосе обчеством посевы травят, чтобы, значит, у тебя урожая больше, чем у других, не случилось! И не сделаешь ничего – навечно так! А тут… тут… Свобода воли, вот!

«Етит твою!..»

– Чего-о-о?

– Того! – Гаркун воинственно дернул носом. – Я тут с Роськой-святошей говорил…

– Ты б еще с дыркой в сральне…

– Не лезь, а слушай! – Гаркун покраснел от досады. – Дури он нанёс – это само собой, но и дело сказал. Про эту самую свободу воли. Мол, бог ваш христианский людям волю дал, чтобы по своему разумению поступали, и предупредил, чтобы, значит, головой при том думали, а то за все содеянное спросится. Туточки или в посмертии – это уж как получится, но огребёт каждый по делам его.