– Не может быть… – Мельца с ужасом глядела на исписанные яркими чернилами страницы. – Они хотят…?

– Да.

Лютовид пробежал глазами по строкам. Чтобы исполнить кровавый ритуал, ведьмы идеальное место выбрали. Здесь им ни кмети, ни атаманы помешать не могли. Вот только зря они сюда явились. Мельца испуганно вскрикнула и сжала его плечо:

– Смотри! – Она указывала на третью фреску, заколдованную матерью.

На фреске был изображен он сам, стоящий на заполненной людьми площади. На сооруженном для празднеств помосте, над всеми, возвышались три ведьмы. В чертах той, что стояла во главе, он узнал Черупку.

– Дрянь…

Мельца перевела взгляд с фрески на него:

– Кто она?

– Та, которую я в Пеплицах изловил.

Мельца коснулась его щеки и заставила посмотреть ей в глаза. Лютовид окунулся в голубые сияющие омуты.

– Дело ведь не только в этом, да? Что она еще совершила?

– Убила мою мать.

Мельца снова обняла его. Крепко и нежно.

– Мы справимся с ней. Обязательно. – Она отступила, и Лютовид почувствовал дикую стужу.

– Конечно. – Чтобы чем-то себя занять, он вновь взял лечебник и спрятал в тайник. – Ты останешься здесь.

– Нет! Ты меня один раз уже оставил одну. Несколько месяцев тебя дожидалась.

– Я ту ошибку не повторю. Тогда тебя живые охраняли. А теперь мертвые будут.

Мельца вцепилась в рукав его рубашки.

– Я с тобой пойду!

Тяжело вздохнув, он прижал руку к ее груди.

– Сердце мое сбереги. И прости…

– За что?

Никогда еще ее глаза не сияли так ярко.

– За это. – Все также держа руку у ее груди, Лютовид приблизил губы к ее уху и быстро зашептал: – Сном крепким засыпай. Сном беспробудным. Сном спокойным. Да будет слово моим крепким.

Мельца удивленно распахнула глаза и пошатнулась. На ее лице застыло выражение обиды и печали, словно он в очередной раз предал ее. Обвиняюще звякнули серьги, когда он подхватил ее на руки. Прижимая уснувшую панну к себе, Лютовид поднялся в спальню, осторожно уложил ее на кровать и укрыл. Она простит его, обязательно простит. Это все ради нее. Чтобы уберечь. От боли, от крови. Она достаточно повидала.

Он быстро переоделся в простую поношенную одежду, собрал необходимые вещи, оружие и еще раз взглянул на Мельцу. А что, если видит ее последний раз? Что, если это все? Может, он уже вкусил отмеренного на его долю счастья? Может, объятия и ласки, которые она дарила ему в этой самой кровати, были первыми и последними? Лютовид наклонился над Мельцей, убрал с щеки прядь серебряных волос.

– Прости меня…

Лишь бы она жила. Ей еще плясать и смеяться на Свете Белом, а его часы и так уже сочтены. Он опустился еще ниже и поцеловал плотно сомкнутые теплые губы своей панны.

– Я люблю тебя.

Запрещая себе оборачиваться, Лютовид вышел из комнаты.

* * *

На заполненную людьми площадь быстро опускались мокрые хлопья снега. Они оседали на непокрытых головах, одежде, руках. Холодные. Липкие. Лютовид стоял в гуще толпы, скрыв лицо капюшоном потрепанного кафтана. Вокруг царила гнетущая тишина. Ни словечка, ни шепотка. Лишь едва слышные шорохи одежды, когда люди поворачивали головы, пытаясь разглядеть ворожеек. И только он смотрел на небо. Хитрые твари были слишком осторожны, чтобы идти по земле, рискуя нарваться на засаду.

Так и случилось. За темной полоской облаков мелькнули три голубых искры. Кто-то, как и Лютовид, тоже взглянул вверх. Взволнованный голос крикнул: «Смотрите!», и все, как один, подняли головы. Прорвавшись сквозь туманную пелену, три ведьмы пулей метнулись к жителям. Громко хохоча, они пролетели над людскими головами, хватая перепуганный народ за шапки, плечи и все, до чего могли дотянуться. На лицах некоторых остались кровавые царапины от острых когтей. Три ворожейки опустились на крышу корчмы и оглядели собравшуюся толпу. Руны, вырезанные на их метлах, ярко сияли в подступающей тьме. Даже ветер успокоился, не осмелившись трепать седые космы да рваные платья. Черупка и две других довольно ухмыльнулись и спрыгнули с крыши на деревянный помост. Толпа испуганно ахнула. Еще бы! Сигануть с такой высоты и неслышно приземлиться, даже не запыхавшись. Чертовы отродья!

Обведя собравшихся торжествующим взглядом, Черупка громко объявила:

– Мы оставим вас в живых… Если приведете ко мне пять невинных дев и мужчину. Да покрасивее. А заодно… Скажите вашему старикашке-атаману, чтобы не лез… Иначе мы все княжество в могильник превратим.

Ее голос, похожий на воронье карканье, завис над площадью. Другая ведьма, ниже ростом, но такая же седая и бледная ощерила рот в дикой усмешке.

– Превратим-превратим. – Она закивала, точно умалишенная. – Отрежем головы, на копья насадим да вместо забора поставим.

Третья, чьи волосы были заплетены в две косы, а голову венчал венок из гниющих роз, визгливо захохотала:

– Вот веселье-то будет…

Ее голова жутко дергалась из стороны в стороны. От этого движения трепыхались нити паутины, свисающие с цветов, а среди лепестков кто-то копошился.

Лютовид огляделся. Похоже, стоящие здесь уже считали себя мертвецами. Кто-то молился Созидателю, а кто-то безмолвно рыдал. Ведьмам не надо было колдовать: от их угроз все готовы были сдаться прямо сейчас.

Черупка окинула топу холодным удовлетворенным взглядом:

– На рассвете все шестеро должны стоять у старой хижины. Не подведите нас с сестрами, а иначе мы очень огорчимся…

Ее губы растянулись в кровожадной улыбке, а взгляд скользнул по толпе. Лютовид ниже опустил голову, чтобы не смогла узнать его. Видимо, босорканья сочла, что достаточно запугала людей. В следующий миг они запрыгнули на метлы и так быстро взмыли в небо, что превратились в белые блики. Серая пелена тут же скрыла и их фигуры, и сияние рун на метлах. И только после этого толпа отмерла. Народ испуганно загомонил. Женщины начали рыдать, а мужчины посылать на головы ворожеек проклятия. Зычный голос старосты разлетелся во все стороны:

– Давайте успокоимся! – Он взмахнул руками, будто это движение могло отрезвить перепуганный люд. Но шум толпы стал лишь громче. – Идемте все в корчму! Там и обсудим, как быть.

На удивление, его послушались.

Все ломанулись в таверну, то ли от желания поскорее убраться с площади, то ли попросту напиться. Лютовид зашел одним из последних. Оставшись стоять в тени, он оглядел собравшихся. На лицах застыл сумасшедший ужас. Страх, что уже все предрешено. Если староста сейчас не удержит их, то никакие ворожейки не понадобятся: они своими руками перебьют друг друга. Наконец самый смелый, а может, и самый трусливый выкрикнул:

– Так что нам делать? А, староста?