— Наташ, ты здесь? — я стучу и осторожно заглядываю за дверь. Там темно — совсем, после света на лестничной площадке я становлюсь абсолютно слепа, кто-то меня хватает, чтобы затащить внутрь. — Помогите!

Я не просто отшатываюсь — вырываюсь, почти оставив пальто в руках напавшего, но мне зажимают рот и вдергивают в квартиру. Я часто дышу, готовая орать, как только уберут руку. Лихорадочно прислушиваюсь к тишине: где все и куда дели Наташу.

А потом понимаю — ее здесь не было. Она свое дело сделала: заманила меня. Мне крепко сжимают рот и выводят на площадку. С верхнего этажа бегом спускается мужчина и вдвоем они вытаскивают меня из подъезда. В салоне такси темно, я не вижу, что делает водитель. Я понимаю, что он не вмешается, даже если увидит, что произошло… Но молюсь про себя, чтобы он хотя бы запомнил номер, позвонил куда-то. Мужчины тащат меня вглубь двора — к черному внедорожнику. Они действуют слаженно, словно давно сработались. Я уже понимаю кто это, хотя они мне не знакомы.

В машине меня обыскивают. Один сдирает с меня пальто и выворачивает карманы и рукава, второй прижимает к сиденью. Профессионально обшаривают тело и между грудей проверяют тоже. Я с ужасом ощущаю, как с меня стаскивают трусы, начинаю крутиться и мычать в ладонь, но им не секс нужен — что-то другое. Сообразив, что я ничего не прячу, меня отпускают.

Пока я униженно подтягиваю белье, спущенное до колен на заднем сиденье, мужчины садятся вперед.

— Документов при ней нет, — говорит в телефон тот, что слева, и отключается. Мотает долгой паузой нервы. — Вам пора домой, Ника.

— Ведите себя благоразумно, если хотите увидеть дочь.

Предупреждение Толин охранник делает зря — я в таком шоке, что не могу пошевелиться. Мимо окон скользит ночной город. Кажется, я попала в оживший кошмар… Или то, что происходило раньше: встреча с Алексом, свадьба, наши странные, но страстные отношения, все это было сном? Плодом воспаленного воображения до смерти перепуганной женщины, которой не у кого искать защиты.

Я приподнимаюсь на руках и выглядываю в окно. Мы движемся через центр незнакомым маршрутом. Сердце начинает биться тяжело и больно, накатывает шум. Меня везут к Толе… К извергу и садисту, который ненавидит меня всей душой. Скорее всего, Полину мне не покажут. Он поговорит со мной, накажет, может быть, изнасилует, и проломит голову.

Я даже не злюсь на Наташу. У нее не было выбора, предавать или нет. Ее схватили, когда она пришла ко мне, держали в яме или в подвале, потому что Толя еще не знал, где я нахожусь, а она выходила со мной на связь. Но зачем? Чего он хотел?

Первым делом меня обыскали — документы. Значит, Толя понял, что его предали. Сразу же воспользовался Наташей, чтобы выманить — вдруг паспорта у меня. Но если он знает про Костика, на Алекса тоже устроили западню. Ослабевшие руки подводят, и я ничком падаю на сиденье.

— Беспредельщик… — шепчу я сквозь слезы. Мне за себя почти не страшно — слишком велик шок, но когда я представляю, что с ним расправятся, ужас накатывает волной.

Я поворачиваю голову и смотрю на охранников. Двери заблокированы. Не будь их двое, я бы попыталась сбежать и предупредить Алекса. Двое… Я поворачиваю голову и смотрю на них. Костик говорил, что Толя разогнал охрану, оставив несколько верных людей. Двое здесь, кто-то должен был остаться с Толей… За Алексом просто некого послать, как в прошлый раз. Это будет один-два человека.

Он справится.

Я вспоминаю, что он говорил: вернусь и ничего со мной не станется. Лучше позаботиться о себе. Попытаться дожить до момента, когда Беспредельщик найдет меня. Толе нужны бумаги, а они не у меня, и даже не у Алекса: заперты в брошенном «мустанге».

Мы направляемся к пригородным поселкам. Внедорожник останавливается перед жилым домом с мансардой, двор закрывает высокий забор. Дом хороший, но я бы никогда не подумала, что здесь может жить Толя. Я вопросительно рассматриваю видимую над забором часть фасада. Высоченные окна второго этажа и мансарды черные, над крыльцом горит фонарь. Не будь я перепугана насмерть, сказала бы, что дом уютный, за обманчивым простым стилем прячутся большие деньги. Улица живет обычной жизнью: у соседей лает собака, где-то жарят шашлык. Машину загоняют во двор. Я цепенею от страха, когда дверь дома распахивается.

— Привезли?

Из дома на ступени струится свет. Мне знаком приземистый силуэт в проеме, голос… Язык немеет, я мычу, пока Толя обходит машину, а когда открывает дверь — забиваюсь в угол, как обезумевшее животное, готовое шипеть и огрызаться.

Толя заглядывает в машину…

Ему даже бить необязательно, чтобы я сдалась. Достаточно так смотреть, выставив вперед тяжелый подбородок. Я таращусь на него, сквозь сжатое горло едва сочится воздух.

— Он тебя трахал? — тихо спрашивает он. — Ты почему молчишь, сука драная? Я тебя спрашиваю. Каждый день?

Я боюсь реветь, отвечать — даже дышать, пока он смотрит с ядовитой ненавистью во взгляде. Расширенные ноздри и вздутые от напряжения вены на шее говорят, что он на пределе. Я монотонно всхлипываю, сжавшись в комок и это все, на что способна. Не дождавшись ответа, он несколько раз несильно лупит меня по лицу, и вытаскивает из машины за волосы. Парни из охраны виртуозно игнорируют, как бывший едва ли не по земле волочет меня к крыльцу.

— Заглохни, — требует он, когда я всхлипываю слишком громко. На ступеньках мне приходится подняться, чтобы не переломать ноги, и Толя зашвыривает меня в прихожую.

У меня кошмарное чувство дежавю, когда я падаю на колени. Не встаю, закрываюсь руками — тело помнит, чем заканчивались конфликты с Толей. Но здесь нет плети — она осталась в старом доме. Я немею, все внутри тонет в ужасе. Даже кричать не могу. Не могу ничего, только тупо мычу сквозь зубы, пока он лихорадочно расстегивает пряжку.

— Дрянь… — шипит он, лицо перекошено, а глаза слепы.

Взбесил его Беспредельщик, но влетит мне.

Толя рывком вытягивает ремень из брюк, перехватывает пополам. Я рада, что это не плеть и ударят не пряжкой. Остальное можно вытерпеть. На самом деле, вытерпеть можно почти все, если есть ради чего…

Я зажмуриваюсь в ожидании удара и слышу крик, полный слез:

— Мама!

На деревянной лестнице позади раздается детский топот. Полина бежит ко мне со всех ног, захлебываясь ревом, налетает на Толю и колотит по бедру кулаками.

— Не трогай маму!

Я кидаюсь на нее, как хищница — хочу закрыть, чтобы не влетело ей, но Толя опускает занесенную руку. Скрипит зубами, глядя как мы с плачем самозабвенно обнимаемся на полу, затем швыряет ремень на пол и стремительно идет прочь.

Вновь раздаются шаги: по лестнице спускается перепуганная девушка. Ярко накрашенный рот открыт, как у надувной куклы, черные волосы растрепаны. Она похожа на меня. Ей лет двадцать от силы.