Выглянула в окно. Вроде бы никого. Только что-то маленькое темное метнулось через газон. Сверкнули светящиеся глаза… Кошка! Это обыкновенная кошка. И почему-то не было сомнений, что кошка эта – та самая, которую я мазала от лишаев.

Моих собственных кошек не было видно.

И тут в стену постучали трижды – громко, повелительно, будто требовали открыть. А за стенкой – это уже без всяких кружек было слышно – прозвучал зловещий, издевательский смех.

Мои нервы не выдержали. Я с криком вылетела за дверь и, захлопнув ее за собой, понеслась к выходу из подъезда, благо у нас первый этаж. В подъезде никого не было. На миг мне показалось, что сбоку от двери возникла какая-то маленькая несуразная фигура. Но в этот момент через крыльцо стрелой пронеслась черная кошка, раздалось яростное шипение, короткий хриплый мяв и еще какой-то непонятный звук, после чего кошка исчезла в темноте, а я выскочила на улицу, так и не поняв, что это было.

Мне бы стоило так же быстро, как эта кошка, бежать и не оглядываться, но я же, глупая, остановилась и огляделась вокруг в поисках кошки. Судя по хриплому мяву, который я сейчас услышала, это и правда была моя пациентка. Кошки нигде не было, зато в поле моего зрения попало стекло витрины…

Я увидела лицо и две руки, прижавшиеся к стеклу изнутри. Руки имели длинные корявые пальцы, а лицо… Ох, лучше б я его не видела! Уродливое, широкое, какое-то желтое, оно было прижато к стеклу так, что нос казался неестественно вздернутым, и это лицо улыбалось. Гадко и ехидно.

Не помню, как я и оказалась возле дома Ники. Теперь она, по счастью, открыла мне дверь сразу, я ввалилась в прихожую и повисла у нее на шее, заливаясь слезами.

Потом мы долго сидели у нее на кухне, она поила меня чаем, а я вздыхала и рассказывала ей все, что прежде скрывала. «Тяжелого разговора» не получилось – Ника слушала не перебивая, не ругалась, не отчитывала меня, да и мне было не до упреков.

– Как хорошо, – сказала она, когда я закончила.

– Что «хорошо»?

– Хорошо, что ты рассказала мне об этом прежде, чем пошла завтра на свидание к своему Вадиму.

– А что такое?

– Не нравится он мне.

– Чем же?

– Слишком он хорош, чтобы быть настоящим. Хотя я, конечно, могу и ошибаться.

– Можешь, – подняла я голову. – Еще как можешь! Почему ты не позволила заглянуть в ту каморку под лестницей?! Почему вообще настаивала, чтобы я не подходила к этому дому?

И Ника тяжело вздохнула:

– Может, я и не права. Но за той дверцей и правда кто-то был. И это был не человек. Или не совсем человек, что еще хуже. Твари, что приходят из тьмы, или люди, что по доброй воле идут во тьму – очень опасны. Лучше держаться от них подальше.

И тут мне стало страшно-страшно. За мной охотятся, и это факт. Но кто? Преступники? Или какие-то жуткие существа, о которых говорит Ника? Нет, только не это!

А подруга сидела с невозмутимым видом. Она-то смелая, не то что я.

– А… Вадим? Ты правда считаешь, что он не тот, за кого себя выдает?

– Не могу знать, я его даже не видела. Но давай разберемся логически. Он тебе сказал, что приехал незадолго до твоего появления, так? И вспомнил, что у него в этом городе дом имеется, на который он и пришел посмотреть. Так?

– Ну да.

– И при этом у него оказались ключи от всех дверей, включая пресловутую кладовочку. И вывел он тебя оттуда лабиринтом улочек, которых, по идее, не должен бы знать. Не находишь это странным?

– Ну… может, он вспомнил об этом доме еще у себя там, откуда приехал, а потому взял с собой ключи и изучил карту улиц?

– Может быть и такое, – пожала плечами Ника. – Вот только кладовку отпирали недавно. Как же так получилось, что ключи от того амбарного замка оказались и у преступников, и у Вадима?

– Так он с ними связан?! Ой, мамочки! Нет, не пойду к нему больше, не пойду! И номер поменяю, чтобы он мне не звонил!

– Он знает, где ты живешь, – ответила Ника. – И при желании найдет.

– Ателье… – простонала я. – Но что мне теперь делать? К кому обращаться?

– Однажды в жизни наступает момент, когда понимаешь, что не помогут ни мама с папой, ни полиция, – ответила Ника. – И обращаться к кому-то бессмысленно, рассчитываешь только на себя. Завтра приди на свидание, как договаривались, и не подавай виду, что ты о чем-то догадалась. Я не знаю, что ему от тебя нужно. Может быть, просто этот листочек или еще что…

– Так давай отдадим его ему, и пусть отвяжется!

– Мы ничего не знаем, Лиля. Мало ли, чем это грозит и кому.

– Теперь-то я понимаю многое. Когда туфли на столе не оказалось, а вместо белого листка там обнаружился другой, старый и грязный, и я взяла его в руки… Теперь понятно, почему Вадим с такой иронией обратил на это внимание! Думал, что сейчас я ему все расскажу! И когда я рассказывала про переулок, он еще с таким нажимом спрашивал: а больше ничего не случилось? Это же он хотел, чтобы я про листок рассказала! И делал вид, что не верит мне – думал, наверное, что я разозлюсь и все ему выложу!

– А почему ты в самом деле не выложила?

– Э-э… Из-за Таньки Швачкиной! – брякнула я и глупо захихикала.

Далее последовал допрос с пристрастием, в результате которого я рассказала Нике про Таньку Швачкину, Ярославу Емельянову и прекрасного принца с туфлей в руке. Следующие полчаса мы угорали уже вместе.

– Ладно, Лилька, не расстраивайся раньше времени, – отсмеявшись, сказала Ника. – Может статься, Вадим ни в чем не виноват и мы сделали неправильные выводы. Скажи, крестик на тебе есть?

– Нету… Дома где-то валяется.

– Утром придешь, обязательно надень. Хотела бы я знать, что это за «экскурсию в старину» он решил тебе устроить… Будь осторожна, не болтай лишнего и… сделай вот что. Там, куда он тебя поведет, возьми какой-нибудь предмет и принеси сюда. Втайне, чтоб он не видел. Если, конечно, это будет действительно какое-то странное место, а не ресторан «Серебряный век» и не музей археологии. И да, вот тебе еще освященной соли. Простая вроде вещь, а в нижнем мире нас с Вилором спасла[12]. Если что – кидайся и не стесняйся.

– Ой… Нет, не хочу ходить! Не пойду!

– Было бы самым разумным решением. Но если все-таки пойдешь – принеси какой-нибудь предмет.

Блокнот мы с Никой рассматривали, но ничего интересного не нашли. Так, кое-какие деловые записи, чертежи, заумные размышления, этот мелкий почерк трудно читался, поэтому многое мы пропустили. Нашелся обрывок «моей» странички, где и правда оказались две буквы – «ул». Зато на страничке рядом, что была с этой записью на одном развороте, обнаружилось единственное слово: «корабль». И под ним стояли три восклицательных знака.