– Так вот, посланник от меня передаст привет от Цезаря и вручит тебе листок с нарисованным цветком.

И только после озвучивания понял, что подобный привет может оказаться слишком уж прозрачным намеком на толстые обстоятельства. Вдруг людоедка подумает, что я и есть тот самый барон?

Но она, хоть и прикинула озабоченным взглядом мой рост, явно не догадалась о моей оговорке.

– Утверждают, что барон Резкий – уродливый карлик, ростом как двенадцатилетний ребенок.

– Да какая разница? – Мне стало обидно не столько за «карлика», сколько за «уродливый». – Главное, что пароль уникальный, случайно его никто не назовет. Ладно, счастливо оставаться! – Кончиком ножа я многозначительно царапнул дверцу кареты. – Напоминаю о предупреждении! Рекомендую даже из кареты не выходить раньше чем через полкара.

Двинувшись к нашим лошадям, я прикинул готовность отряда к немедленному выступлению. Все в шлемах, посматривают на меня, мой палец, поднесенный к забралу, поняли правильно: помалкивать.

– Уходим! Клайден! – (Дед Мирослав понял, что я обращаюсь к нему, но от удивления подался чуть назад.) – Кончай этого жирдяя!

А что? Пусть княгиня запутается в своих догадках раз и навсегда. Раз у командира такого отряда в подчиненных целый виконт, то кто тогда он сам? Больше уважать будет. Пронзительный вопль о пощаде, который исторгнул перед смертью Удель, только прибавил весомости нашим словам и поступкам.

При выезде из рощицы на своего коня заскочил Бароч, нервно при этом поглядывая то на небо, то на тракт.

– Если прямо сейчас начнется погоня – враз накроют, – ворчал он, пока мы степенно доезжали до тракта. – Что так долго?

– Допрашивали! – рыкнул дед Мирослав, и создалось впечатление, что он хотел сплюнуть, да шлем мешал. – Вот уж гадость, этот баресс! Уж на что все людоеды аспиды, но по сравнению с ним смотрятся как невинные овечки. Перескажу его признания, сразу вам захочется вернуться и еще двадцать раз его прирезать.

– Потом! – пришлось оборвать разговоры.

На тракте рискнули сразу значительно ускориться. Тем более что до места нашего съезда оставалось всего несколько плавных поворотов. До скалы-ориентира следовало оторваться от тех попутчиков, кто нас видел во время выезда из рощи. Сильно сомневаясь, получилось ли это, не стали делать иные остановки, возвращаться и путать след, слишком уж неспокойно было у всех на душе.

На горной дороге, которая вскоре вообще перешла в тропу, напряжение несколько спало, и мы начали переговариваться.

– Что у нас с ножами? – Боезапас – самое главное на войне.

– Плохо, – пожаловался Леонид. – Три лезвия – в дым! То есть у нас теперь только по комплекту и всего один нож в запасе.

– М-да! Дороговато нам замена чужого колеса обошлась! Хорошо хоть, людоедка попалась много знающая.

И что интересно, когда я стал пояснять, почему не убил княгиню Верски, то меня чуть не попыталась убить осатаневшая от злости вашшуна:

– Как?! Ты выпустил это людоедское отродье?! А ты знаешь, что они рожают каждый год по новому людоеду?! А эти людоеды убивают наших братьев и сестер?!

Она даже свой кинжал достала, которым совсем недавно пронзила командира ложного патруля, и попыталась обогнать коня Леонида на расширившейся тропе. Мой друг, совершенно не боящийся лишиться потенции, ухватил повод ее коня и резкими словами стал успокаивать и что-то там доказывать. Помогло еще и то, что, специально сняв шлем, я оглянулся, плеснул по вашшуне тем самым лучом, который заставляет шевелиться уши, и грозно рыкнул:

– Еще раз что-то вякнешь против моих приказов, лично оглушу и оставлю валяться где-то на обочине!

Вряд ли уши у нее шевельнулись, я ведь не умел и только пытался практиковаться, но вот тон и зверское выражение на моем лице подействовали. А может, и вмешательство Чарли Эдисона помогло? Но дальше недовольная колдунья что-то шипела ругательное уже только ему, не покушаясь больше на мои командирские привилегии.

Оба деда, уже свыкнувшись с мыслью, что я ничего не делаю зря, мое решение оставить пленницу живой и не думали оспаривать. А вот хозяйскую жилку проявили.

– Коней нам бы следовало взять хоть пару, – сокрушался Бароч. – Или хоть наши частично сменить. Там три таких красавца осталось!.. Пригодятся ведь.

– Ничего, и наши справятся.

Бароч отстал, а на его место выехал Мирослав. Вначале с особой осторожностью отдал мне диктофон. А потом мешок с вещами покойного:

– Все у этой гниды забрал. Авось что в дело употребишь.

– И что тут самое ценное? – заглянул я в мешочек на ходу. Но так как вновь надетый шлем мешал, а через открытое забрало тоже вниз смотреть неудобно, то спросил: – По твоему мнению?

– Ну, кольца там, всякие украшения – вещи и в самом деле ценные. Бумаги какие-то забрал, вроде пару писем еще. Но вот две печати у него имелись, может, сгодятся для чего?

Пока я рассматривал витиевато вырезанные печати на каком-то материале, очень похожем на мягкую, упругую древесину, в моей голове роились разные фантастические планы. В них проскакивали и подметные письма, и ложные указы, скрепленные печатью, и варианты с клеветой на высших сановников империи Гадуни. Очень уж хотелось, чтобы эти сволочи и гады ходячие передрались как следует, а то и вообще гражданскую войну затеяли.

Так что я не сразу расслышал, что там продолжал перечислять наш проводник-ветеран:

– И очень этот прямоугольник странный: и гнется, и не сталь. Гладкий, как стекло, а рисунки на нем так вообще непонятные.

– Какой прямоугольник?

– Говорю ведь: среди бумаг.

Руки мои уже и в самом деле нащупали нечто, поднесли это нечто к глазам, и я резко вдохнул. Мой конь воспринял это за команду «Тпру!» и замер на месте. Замерли и мои товарищи, в молчании пялясь на меня.

А я, словно полный идиот, тупо рассматривал суперсовременную для мира Земля пластиковую карточку. И не мог понять: то ли она банковская, то ли удостоверение личности, то ли служит для прохода на секретную военную базу, то ли это ключ к номеру дорогого отеля. Но больше всего меня ошарашила другая мысль: как нечто подобное могло оказаться в карманах людоеда, обитающего в этом мире?

Протиснуться ко мне верхом из-за наших груженных канатами и веревками пристяжных по узкой тропе было трудно. Поэтому Леонид спешился, бросил поводья своего коня вашшуне, прошел ко мне и на правах моего друга, помощника и заместителя потребовал:

– Давай сюда! Что там тебя так рассмешило?

Получив карточку в руки, сам зацокал языком и замычал от удивления. А я повернулся к Мирославу:

– Ты спросил у зроака, откуда это у него и для чего?

Тот повинно дернул плечами: