– Я же здесь всего месяц. – Тиренс терпеливо улыбнулся.

– Ну да, ну да, – Дженкас со вздохом извлек носовой платок. – Прежний-то староста был мужик что надо, в строгости нас держал. Я тут, почитай, шестьдесят лет живу, однако тоже малого этого в первый раз встречаю. Видать, из другого поселка он.

Дженкас был тучен. Из тех толстяков, которые уже рождаются пухлыми, а затем свою лепту в их вес вносит сидячий образ жизни. Поэтому фельдшер, разговаривая, постоянно отдувался и утирал красным носовым платком блестящий лоб, тут же вновь покрывающийся потом.

– Уж и не знаю, чего патрульным-то говорить, – добавил он.

А ведь верно. Беседы с патрульными было не избежать. Мальчишки разболтают все своим родителям, те примутся сплетничать друг с другом. Жизнь в поселке идет размеренно, и весть о необычном происшествии будет передаваться из уст в уста. Пока рано или поздно не дойдет до патрульных.

Патрульными называли сотрудников Флоринианского патруля. Они не были ни уроженцами Флорины, ни нобилями с планеты Сарк. Патрульные являлись наемниками, следившими за порядком и получавшими за это плату. Их не связывали кровные узы с поднадзорными, поэтому они не были склонны к поблажкам и попустительству жителям Флорины.

Патрульные пришли вдвоем, в сопровождении бригадира с фабрики, явившегося во всей полноте своей весьма ограниченной власти.

Особенного интереса к найденышу патрульные не проявили. Безмозглый идиот, может, и подпадал под их компетенцию, но тревоги не вызывал.

– Сколько времени тебе потребуется, чтобы его опознать? – спросил один у бригадира. – Кто этот человек?

– Я никогда его не встречал. – Бригадир помотал головой. – Он не из наших.

– При нем были какие-нибудь документы? – Патрульный повернулся к Дженкасу.

– Нет, сэр. Только тряпка на бедрах. Я спалил ее на случай инфекции.

– Что с ним?

– Рассудком повредился, так я скажу.

Тиренс ненавязчиво оттеснил патрульных к выходу. Им было скучно, и они не протестовали. Тот из двоих, который задавал вопросы, убрал блокнот и сказал:

– Ладно, наверх докладывать не о чем. Нас это не касается. Избавьтесь от него как-нибудь.

И они ушли.

Бригадир остался. Это был веснушчатый рыжеволосый мужчина с большими щетинистыми усами. Человек жестких принципов, он занимал свою должность уже пять лет; именно на нем в значительной степени лежал груз ответственности за выполнение фабрикой плана.

– Слушайте, с этим надо что-то решать, – раздраженно сказал он. – Народец только и делает, что судачит, а работать кто будет?

– Отправить парня к городским врачам – и вся недолга, – предложил Дженкас, энергично орудуя носовым платком. – Мне такая болячка не по зубам.

– В город?! – вскричал бригадир. – А кто платить будет? Платить кто будет, я тебя спрашиваю? Он – не из наших, правильно я понимаю?

– Вроде нет, – признал Дженкас.

– Ну и на кой тогда нам это? Выясните, откуда он, пусть за чокнутого платит его поселок.

– Уж и не знаю, как это выяснить. Сам-то чего можешь предложить?

Бригадир задумался. Кончик его языка машинально елозил по колючей растительности на верхней губе.

– Значит, так. От психа надо избавиться, – наконец изрек он. – Как советовал патрульный.

– Погодите-ка, – перебил его Тиренс, – вы понимаете, что говорите?

– Все равно он умрет, – сказал бригадир. – А так мы проявим милосердие.

– Нельзя взять и убить живого человека.

– Тогда скажите нам, что с ним делать.

– Что, если поручить заботу о нем кому-нибудь из поселковых?

– Это кому же? Уж не вы ли сами с ним будете нянькаться?

– У меня другие обязанности. – Тиренс проигнорировал откровенную грубость.

– И так ответит каждый. Я не могу допустить, чтобы кто-нибудь пренебрегал работой на фабрике ради заботы об этом чокнутом.

Тиренс вздохнул и спокойно сказал:

– А теперь, бригадир, давайте рассуждать здраво. Если вы не выполните квартальный план, я смогу заступиться за вас перед нобилями, объяснив, что один из рабочих заботился о бедолаге. В противном случае, если план окажется невыполненным, я отвечу, что не знаю причины.

Бригадир сердито зыркнул. В его взгляде отчетливо читалось: мол, староста – без году неделя, а уже мешает людям жить своей жизнью. Однако карту с «мастью» нобилей ему было не перебить. К тому же открыто противостоять старосте было неразумно.

– Но кому его поручить? – спросил бригадир. – Я не возьмусь, – поспешно добавил он, заподозрив неладное. – У меня у самого трое детей и жена хворая.

– Я не имел в виду вас.

Тиренс посмотрел в окно. После ухода патруля к дому старосты стянулась гомонящая толпа. По большей части дети, слишком маленькие для работы, и батраки с окрестных полей. Впрочем, были и фабричные, чья смена еще не началась.

На краю толпы выделялась крупная девушка. Тиренс уже успел обратить на нее внимание. Сильная, умелая, работящая. За несчастным лицом скрывалась природная сметка. Родись она мужчиной, ее, несомненно, послали бы на курсы старост. Но она была женщиной. Ее родители умерли, а некрасивая внешность должна была препятствовать романтическим похождениям. Одним словом, одинокая женщина, которая, скорее всего, таковой и останется.

– Как насчет нее? – спросил староста.

– Проклятье! – взревел бригадир, выглянув в окно. – И эта не на работе!

– Ничего, ничего, – примирительно произнес Тиренс. – Так как зовут девушку?

– Валона Марч.

– Прекрасно, я запомню. Позовите ее.

С того дня Тиренс стал неофициальным опекуном пары. Выбил для Валоны дополнительный паек, талоны на одежду и все прочее, что может понадобиться двоим людям, чтобы прожить на заработок одного, потому как второй нигде не зарегистрирован. Он же впоследствии сделал все, чтобы Рика обучили работе на ткацких станках. Вмешался в ссору Валоны с начальником цеха и помог ей избежать более сурового наказания. Гибель городского врача избавила его от необходимости что-либо предпринимать, но в принципе он был готов.

Неудивительно, что со всеми своими проблемами Валона шла к Тиренсу.

И теперь он ждал ответов на свои вопросы. Еще немного поколебавшись, она выдавила:

– Рик говорит, что все-все люди на нашей планете погибнут.

– И каким же образом? – недоуменно спросил Тиренс.

– Он пока не знает. Сказал только, что помнит это из прежней жизни, то есть из той, которая была у него до этой. А еще – про свою важную работу, хотя я и не поняла, в чем она заключалась.

– Как он ее описал?