— Держись, друг, ты ведь не хочешь напугать маму? Еще созвонимся. Мне жаль, что тебе сейчас так хреново, — посочувствовал Джош.

— Ничего страшного. Ты хотел как лучше. Я прощаю тебя, — ответил Ноэль.

Закончив разговор, Джош подошел к Сэму.

— Как прошло? — поинтересовался Сэм. — Первый раз всем дается нелегко.

— Нормально, только под конец вышла странная штука. Я сказал, мне жаль, что ему хреново, а он в ответ сказал, что прощает меня.

Сэм ругнулся:

— Черт, а я думал, мне удалось устранить этот недочет! Извини, сбой в программе.

— Из-за чего?

— Не знаю. Мне казалось, я решил проблему. Очевидно, нет. Иногда ты говоришь, что тебе жаль, а программа воспринимает эту реплику как извинение и выдает реплику о прощении, будто у нее прямая связь с небесами, отпускающими твои грехи.

— Мило с ее стороны, — сказал Джош.

— Иногда возникает путаница из-за двойных значений слов, — пояснил Сэм. — Спасибо за понимание.

Когда Сэм вернулся домой, Мередит трудилась над моделью немецкого дирижабля «Гинденбург».

— Тяжелый выдался день? — угадал он.

— С чего ты взял? — спросила Мередит, прорисовывая тонюсенькие горизонтальные полоски на модели.

— Да так…

— Клиенты Дэвида сведут меня с ума, — пожаловалась она.

— Что-то мне это подсказывало.

— Я серьезно, — сказала Мередит, хотя Сэм и так понимал: серьезней не бывает.

Проекции новых клиентов говорили лишь об одном — об умирании. Жизнь покидала их медленно, капля за каплей. Электронная память хранила их образ, связанный в основном с болезнью. Все начиналось с поста о пришедших анализах и о страшной новости. Потом жалобы на терапию, разрушающую организм больше, чем сама болезнь. Затем ругань в чатах, онлайн-группах поддержки и сообществах в «Фейсбуке», обещающих чудесное исцеление. Электронная переписка с зарубежными докторами, проводящими экспериментальное лечение. Все родственники и друзья ждали от них новостей чуть ли не каждый день, и удобней всего делиться информацией было в электронном виде. Близкие из других городов желали видеть их как можно чаще, поэтому звонки по видеочату совершались с завидной регулярностью. Другими словами, их электронное присутствие становилось значительней по мере того, как их жизнь шла на исход. Чем меньше дней им оставалось, тем больший след они пытались оставить, пусть неосознанно. Поэтому архив электронной памяти, оставшийся после их смерти, был увесистым, но довольно печальным. Проекции грустили, и ничто не могло улучшить их настроения. Болезнь изменила их, стерев воспоминания о прежней, здоровой жизни. Когда близкие сообщали им о смерти, проекции ничуть не удивлялись, но затем смерть становилась единственной темой, на которую они хотели общаться. В итоге все беседы сводились к размышлениям на тему, что произойдет с нами, «когда мы сбросим этот бренный шум»[16], говоря словами принца Гамлета. Разумеется, проекции знали об этом не больше клиентов. Клиенты быстро уставали от бесконечных обсуждений и возвращения к худшему дню в их жизни и в жизни их МЛЧ. Но взять и не приходить в салон они не могли точно так же, как проекции не могли поменять тему. А Мередит не могла взять и перестать звонить бабушке. Она понимала, что давно пора, и с каждым днем убеждалась в этом, но была не в силах прекратить. Она не могла лишиться Ливви. Мередит осторожно дула на дирижабль, чтобы модель сохла побыстрее.

За неделю до приезда Джулии и Кайла на выходные в гости в Сиэтл Ливви вдруг начала говорить о возвращении домой.

— Знаешь что? — спросила она Мередит как-то вечером.

— Что?

— Если бы сегодня было завтра, то уже послезавтра мы бы с тобой обнялись.

— Правда?

— Конечно! Ты встречаешь меня в аэропорту, неужели забыла? В понедельник открытие сезона. Его я не пропущу ни за что в жизни!

— Ах да… — протянула Мередит.

— Мы ведь договаривались?

— Разумеется! Прости, я совсем забыла. Голова забита всякой ерундой.

— Жду не дождусь! Как хорошо будет снова повидаться с тобой, познакомиться с Сэмом наконец, да и просто вернуться домой! Я скучаю по своей квартире.

— И она по тебе скучает, бабушка.

— Но больше всего я скучаю по тебе, детка! Не терпится увидеть тебя.

— И мне, — едва слышно пробормотала Мередит.

— Послушай, не могла бы ты сходить на рынок купить мне немного оливкового масла, бальзамический уксус и пару фунтов моей любимой пасты? Я подчистила все припасы перед отъездом, так что мне понадобится самое необходимое на первое время.

— Схожу куплю, — пообещала Мередит.

— Мне пора убегать, дорогая моя, но мы уже совсем скоро увидимся. До свидания!

Мередит повернулась к Сэму. В ее взгляде читалось нечто среднее между изумлением и ужасом.

— Она издевается надо мной? Почему она вдруг решила, что едет домой?

— Кто знает? — пожал плечами Сэм. — Определенный процент ваших разговоров затрагивал тему возвращения, встречи в аэропорту, покупки продуктов. Значит, настало время программе использовать эти беседы из имеющегося архива.

— Совершенно произвольно? Хочешь сказать, это случайно совпало с окончанием сезона, когда она обычно уезжала во Флориду, и с приездом родителей на выходные?

— Да, если только ты не упомянула чего-то, что заставило ее поднять эту тему.

— Останови это! — взмолилась Мередит, произнеся ту же фразу, что и Джулия когда-то.

— С легкостью, — ответил Сэм. — Разрешение, допуск, предупреждение, выход. Преуменьшение и преувеличение одновременно. Просто отключи проекцию. Или не отвечай на ее звонки.

— Но я не могу!

— Ты постоянно это повторяешь. Пойми, мы можем делать с ней все что угодно. Здесь мы устанавливаем правила.

— Ты не понимаешь. И никогда не понимал! — рассердилась Мередит. — Раз ты создал ее, это вовсе не значит, что ты можешь взять и убить ее, как только она перестанет радовать тебя. Ты словно ветхозаветный Господь, разочарованный своим творением и решивший стереть его с лица земли, вместо того чтобы дать шанс исправиться.

— Разочарован не я, а ты, — напомнил ей Сэм.

— Я не разочарована, я зла!

— Но злиться не на кого. Ливви не настоящая.

— Я злюсь вовсе не на нее, а на тебя.

Мередит не могла разозлиться на Ливви за желание приехать домой, ведь виновата в этом была компьютерная программа. Мередит не могла разозлиться из-за того, что настоящая живая Ливви никогда больше не приедет домой, ведь виновата в этом была судьба, законы биологии и (или) рекламная кампания сигарет в сороковых годах. Мередит не могла разозлиться на «Покойную почту», ведь алгоритм всего-навсего выполнял заданные требования. К тому же он был неодушевленным. Пусть разница благодаря их программе стала менее очевидна, но из по-настоящему живых она могла обвинить только Сэма.