— Вперед! — заорал Артём, перекрикивая гул. — Покажем им!

Перед лицом опустилась рука Комарова, словно упавший шлагбаум.

— Мы не идем.

Как только уфолог произнес это, гул прекратился. Снова стало тихо. Звук моторов был уже очень близко.

— Что? Как это не идем?

Комаров смотрел на биорамки, которые словно напуганные змеей детишки пытались сбежать из его рук.

— Они позвали меня не для того, чтобы поговорить. Это ловушка.

Повисла пауза.

— А вдруг вы снова ошиблись? Вы же сами сказали, что они говорят неразборчиво.

— Ты слышал отца. Если он говорит, нельзя идти, значит нельзя! — возмутился Стас.

Артём сделал вид, что не слышит его.

— Вадим, мы будем первыми, кто вступит в контакт. Лучший репортаж в моей жизни, помнишь? Я готов его снять. Будь что будет. Я готов рискнуть.

Комаров подошел ближе к Артёму. На этот раз на его лице читалось понимание. Он как никто другой хотел вступить в контакт, хотел доказать миру, что всю жизнь был прав.

— Они хотели, чтобы я так думал. Водили меня за нос все это время. Они знают, что я понимаю их язык. Раньше они думали, что это невозможно, думали, все люди глупые и недостойные их уровня — животные. Но это не так. Поэтому им нужен я, чтобы еще лучше понять нас, найти во мне ту частичку силы, чтобы узнать, как ее подавить. Прийти туда сейчас — это сдаться им на милость и стать подопытной крысой. Тогда они продолжат то, за чем прилетели. И никто им не помешает.

— Тогда что будем делать? — беспомощно спросил Артём.

Убрав рамки в нагрудный карман, за ненадобностью, уфолог посмотрел в сторону приближающихся снегоходов.

— Охотники не представляли никакого интереса, но пришельцы все равно напали на них. Почему? — Комаров тут же сам ответил на свой вопрос. — Они зашли туда, куда им нельзя было заходить. Я уверен, там мы найдем то, что пришельцы прячут.

— Мы же не знаем, где это место.

Комаров указал взглядом на Стаса. Тот кивнул и быстрым шагом пошел в обратном направлении.

— Теперь знаем.

Артём еще раз оглянулся на склон. Сквозь туман ничего не проступало. Ни силуэта.

Видят ли они его?

— А может, туман их рук дело?

— Просто туман, — ответил Комаров.

Снегоходы поднимались по перевалу задрав носы к утопающим в тумане вершинам Байкальского хребта. Двигатели верещали, распугивая остатки бодрствующей живности. Солнце, скрывшись под морозной дымкой, растягивало по склону полупрозрачные тени. Сонный лес принимал чужаков неохотно — вздыбился, шумел, нагонял темноту.

Капюшоны водителей и пассажиров были плотно затянуты. Попутный ветер забивал снежными пробками открытые складки одежды.

Последние полчаса у Сагала ужасно ломило поясницу, потому что приходилось сидеть полусогнувшись, уткнув голову в Танькину спину. Руки обнимали тонкую талию девушки, которую не испортили даже несколько слоев одежды. Дау, убаюканный ревом двигателя, беззвучно сопел под пуховиком.

Лесничий с Мотором ехали первыми — указывали дорогу и задавали темп.

Перевал Солнцепадь был неоднородным: пологие участки с погрязшими в снегу карликовыми кустарниками сменялись лесогорьем с высокими елями и крутыми оврагами, а в иной раз непонятно откуда на пути вырастали гранитные скальники.

Туман на вершине перевала принял группу в свои объятия — ослепил, насадил иней на ресницы. С обеих сторон Солнцепадь окаймляли сопки. К склону одной из них и лежал их путь — к месту посадки НЛО.

Капитан скомандовал оставить снегоходы на относительно ровной площадке, где, со слов лесничего, туристы останавливались для привала. Дальше предстояло идти пешком.

Счастливый Дау отметил долгожданную свободу, обоссав лыжу снегохода.

— Так точно, — отозвался Брадинкин на приказ капитана, спрыгивая с седла на десантный манер. При приземлении его левая нога нырнула в снег и неестественно вывернулась. На лице врача тут же отразилась гримаса страдания. Показуха стоила возрастному Брадинкину подвернутой щиколотки.

Паша пришел на помощь — освободил ногу, помог врачу снова сесть в седло. Брадинкин стянул ботинок, сопровождая этот процесс стонами боли, и приложил к краснеющей коже охапку снега.

Сагал поднялся чуть выше по перевалу, чтобы рассмотреть погрязший в полупрозрачной пелене внизу берег Байкала. Лесничий присоединился к нему, вдувая теплый воздух в покрасневшие от мороза ладони.

— Мыс Покойники, — Мандарханов указал на выступающий из береговой линии полуостров в форме раздвинутых крабовых клешней — плохо различимый, но еще видимый. — Когда-то в этих краях добывали золото. Мойщики приезжали в основном из Китая. Переплавлялись с восточного берега и проходили здесь, через Солнцепадь, чтобы спуститься к реке. Местные прозвали их покойниками. Мойщики и правда редко возвращались домой. То зверь голодный нападет, то хворь какая. Но большинство погибали от рук разбойников, которые обитали на перевале. Те набрасывались ночью на мойщиков, грабили и никого в живых не оставляли. Банду возглавлял дед, а сообщниками были его многочисленные дети. Постепенно дети его померли по разным причинам, а дед остался один. Никто так и не узнал, как он сгинул. Туристы до сих пор видят ночью в темноте заросшего бородой старика в соболиной шубе и с киркой.

— У каждой народности хватает своих баек. А начинаешь копаться, так и окажется, что байка выдуманная, или на худой конец скопированная с соседской.

— Может, и байка. А люди верят. Как говорится, увидишь — поверишь.

— А если не поверишь — увидишь?

Лесничий, сдавшись, пожал плечами.

— Может, и нам суждено стать тут покойниками. Только, боюсь, мы сгинем не от рук каких-то там призраков, — сказал Сагал.

— Так, все слушаем сюда, — скомандовал Погребной. — Движемся группами по двое, дистанция десять метров. Паша, ты со мной — прокладываешь маршрут как договорились. Мотор замыкающий. Вторая группа следит за моими сигналами и дублирует их для остальных. Нас слушают, так что разговоры отставить. Все ясно?

Молчание означало, что ясно.

— Товарищ капитан, — вполголоса обратился Брадинкин. — Кажется, вывихнул ногу, разрешите подожду вас здесь?

— Не разрешаю. Наверху мне нужен каждый.

— Так точно, — с притворным энтузиазмом выговорил военврач. Потом обратился к Паше вполголоса: — Прав товарищ капитан. Лучшее в таком деле — физнагрузка. Через боль. Я и не таких на ноги ставил.

— Хочу, чтобы все уяснили — наверху никакой самодеятельности, — продолжал Погребной. — Никто никуда не бежит и не сходит с тропы без моего приказа.

Снова покивали молча.