волосы в беспорядке, часть прядей взъерошены – думаю, ей самой понадобится хотя бы минут двадцать.

– Я соберусь куда быстрее, чем ты, – с улыбкой обещаю я. – Уверена, Артур и так думает, что мы опоздаем.

 Моргана качает головой и поднимает уголок рта.

– Мой дорогой братец так хорошо меня знает. – Она поворачивается и возвращается в свою комнату.

 Жду, пока ее шаги не стихнут, а потом подхожу к зеркалу. Теперь оно кажется мне слишком маленьким, а с деревянной рамы слезает белая краска. Даже после того, как его хорошенько почистили, стул перед зеркалом пахнет плесенью.

 Вспоминаю, как сидела здесь каждый вечер, пока мать расчесывала мне волосы, не жалея запутанных прядей. Спать я отправлялась с ноющей головой.

 Я сажусь перед золоченым зеркалом и заплетаюсь сама, но слова матери все еще звучат в голове.

 «Они попытаются использовать тебя», – предупреждала она, говоря о придворных Камелота, и в этом была права. Но теперь я не перестаю думать о разговоре с Мерлином. Может, люди не единственные, кто меня использует. И не только меня, но и остальных тоже. Особенно Артура.

 «Думаешь, между людьми и фейри был мир?» – спросил меня Мерлин.

 И я так и думала. В конце концов, фейри не умеют лгать – так почему я не должна верить Нимуэ? Но правда напоминала человека, который пытается сохранить лицо: если ты достаточно умен, то многое можно скрыть. А у Нимуэ были целые столетия для того, чтобы отточить свой ум. Я вспоминаю все ее слова о Прежнем Мире и понимаю: да, она говорила именно о мире. О мире для нас. Я думала, это было собирательное «мы», но, может, на самом деле она имела в виду лишь тех, в чьих жилах течет кровь фейри.

 Я перевязываю простую косу бледно-желтой ленточкой и смотрю на себя в зеркало. Делаю глубокий вдох.

– Нимуэ, – произношу я ясно и четко.

 И сначала ничего не происходит. Но потом по зеркалу идут круги: словно по пруду, над которым идет дождь. Когда поверхность успокаивается, из зеркала на меня смотрит Нимуэ.

 Это так странно: мы виделись всего неделю назад, но я уже начала забывать ее лицо. Я почти удивлена, увидев ее вновь. Полагаю, я просто привыкла к тому, насколько в ней мало от человека, но теперь это бросается в глаза.

 Черты ее лица остры и в то же время… тяжелы. У нее слишком большие глаза, а обсидиановая кожа почти светится.

– Элейн, – приветствует она меня, а потом продолжает, когда я не отвечаю: – Все в порядке? Тебе стоит быть осторожнее с призывами. Артура уже короновали?

– Нет. – Я прикусываю губу.

 Все те сложности, с которыми мы столкнулись после прибытия в Камелот, были вне моего контроля, но я все равно чувствую себя виноватой. Словно подвела ее.

– Артура еще не короновали. Когда мы прибыли, Мерлин назначил ему испытание. Полагаю, невыполнимое.

 Нимуэ хмурится.

– Ты доставила мое письмо?

– Да.

– И он прочел его?

– Да. Вчера он позвал меня к себе и… он рассказал о том, что вы не поделили. Что объединенный мир вряд ли будет так уж хорош для человечества. Не знаю, согласна ли я с ним, но мне хотелось бы узнать побольше.

 Нимуэ обдумывает это.

– Конечно.

Она не злится. С чего я вообще этого ожидала? Я никогда не видела ее гнева. Не уверена, что в ней он вообще есть.

– Мы с Мерлином не всегда сходились во мнениях, – медленно проговаривает она. – Я надеялась, что Артур убедит его: у фейри добрые намерения. Мы ведь вырастили человеческое дитя. Согласись, с ним никогда не обращались как с низшим существом.

 Я дергаюсь, вспоминая про гонку, про то, как другие молодые фейри хотели унизить Артура. Они никогда не видели в нем ровню. Я рассказываю об этом Нимуэ, и выражение ее лица на секунду туманится, она колеблется.

– Ненависти можно научить, Элейн, – ровно произносит она. – Действия тех детей непростительны, жаль, что ты мне об этом не рассказала. Но я понимаю их порыв. И ты тоже должна его понять. Люди изгнали их на остров, многие семьи разметало по свету. У людей и фейри много различий, но наша молодежь так же эмоциональна и скора на выводы, как и ваша. А может, и более того. Они злятся и срывают свою злость на том, в ком их приучили видеть врага. Но если наш план сработает… если Артур преуспеет… для злости не останется места. Как и для ненависти. Мы будем жить в мире.

 Вот оно, снова это «мы».

– И у людей тоже будет мир? – переспрашиваю я.

 Улыбка ее открыта и бесхитростна.

– Да, – выразительно отвечает она. – Правление Артура принесет мир всем – и людям, и фейри, и тем, кто застрял между ними.

 Я пытаюсь найти лазейку в ее словах, но так и не нахожу. Кроме одной и очень важной: она верит в то, о чем говорит. И насколько объективна ее правда… об этом никто не расскажет мне. Она замечает мои сомнения и подается вперед, словно между нами нет стекла и она может до меня дотронуться.

– У тебя еще остались вопросы, – мягко произносит она. – Конечно. Иного от тебя я и не ожидаю, Элейн. И я отвечу на любой из них, насколько смогу это сделать. Я клянусь тебе в этом. Но сейчас важно только одно… я желаю Артуру успеха так же, как и ты. Мы на одной стороне. Ты в это веришь?

 Я киваю сразу же. В этом я уверена.

– Хорошо. Тогда скажи мне… в чем дело?

 Я рассказываю ей о том, что стряслось с нами после приезда в Камелот: об испытании, о рыцарях, о кознях Мордреда и о письме Гвен. Я не скрываю и своей ночи над станком, и своих видений в нитях.

 Нимуэ поджимает губы.

– Что я сказала тебе о плетении в самом начале, Элейн? – шепчет она.

 Я снова оказываюсь в пещере на Авалоне: Нимуэ стоит подле меня и показывает свое зеркало. С его помощью она призывает видения. Я слышу ее низкий, мелодичный голос – она словно напевает мне на ухо колыбельную. Я чувствую касание ее руки – направляющее, но холодное, гладкое и не похожее на человеческое.

– Будущее не утверждено до тех пор, пока не становится прошлым, – говорю я.

 Она кивает.

– Пусть сотни – может, и тысячи – версий Артура не преуспеют. Но ты уже знаешь, что одна из них победит. А знаешь ли ты как?

 Я качаю головой.

– Не совсем. Я знаю, чего лучше не делать: не позволять ему устраивать дуэль за руку Гвен. Не допускать битвы. Я знаю, чего ему не стоит говорить или