тем же. Он – один из нас, Ланс. Нравится тебе это или нет.

 Он не вздрагивает – просто ловит мой взгляд.

– Один из нас, – повторяет он. – Что ты имеешь в виду?

– Просто… нас ведь растили для того, чтобы мы поддерживали Артура, так? Чтобы были его союзниками, его приближенными. Гавейн… тоже такой. В каком-то смысле. Не могу объяснить, но так и есть.

 Ланселот качает головой.

– Вовсе нет. Не такой. Мы… ты, я, Гвен, Моргана и Артур… мы все – другие. Авалон связал нас. Никто нас не поймет так, как мы понимаем друг друга. Да, я знаю, что другие люди могут быть хорошими. Но в конце концов все сводится к нам. Мы против всего мира.

 Я отвожу взгляд, и Ланселот берет меня за руку.

– Ну вот, опять. – Он подходит ближе. – Ты не согласна. Почему?

 Я колеблюсь.

– Я вижу лишь вероятности. Нимуэ сказала, что в будущем нет ничего определенного, пока оно не становится прошлым. Но есть такие вероятности… будущего… где ты ошибаешься.

– Так не дай мне ошибиться, – просит он.

 Как будто это так легко. Он отпускает мою руку и прикладывает ладонь к моей щеке.

– Судьба – это хорошо, Шалот, но она – ничто без нас самих, без нашего выбора. Я это знаю. И знаю, что выбрал и что буду выбирать всегда.

 Я подхожу ближе, но не успеваю сделать того, о чем потом пожалею – по лесу разносится голос Морганы. Ужин подан.

 Делаю шаг назад благодарная Моргане и отпускаю руку Ланса.

– Пособирай еще веток, раз уж это была твоя идея. – Удивительно, но голос мой даже не дрожит.

– Элейн… – начинает он, но я качаю головой.

– Нам нужно подумать о коронации Артура. До того больше ничто не имеет значения.

 Он удерживает мой взгляд, и, клянусь, в тот момент Ланселот видит меня насквозь. Все опасные мысли о нем и моих видениях, каждую уродливую, вывернутую наизнанку часть меня.

– Артур мне как брат. Конечно, он важен. – Ланселот понижает голос, словно готовится поделиться секретом, который тут же затеряется среди деревьев. – Но ты, Шалот… ты – мое солнце. Без тебя ничего не просыпается. Ничего не растет. Без тебя есть только тьма.

 Я смотрю на него, не в силах отыскать слов.

– И, – продолжает он, и сквозь его фасад снова проступает улыбка, – если уж на то пошло, на Авалоне у нас тоже хватало романтических моментов. На водопаде, например.

 У меня пылают щеки: я вспоминаю тот залитый солнцем день, запах травы и моря.

– Ты так боялась подходить к воде. Помнишь?

  Я помню. Помню страх, который рос во мне, помню, как Ланселот взял меня за руку и завел в реку. Помню, что тот самый страх, который грозился меня уничтожить, превратился в ничто. Помню, что чувствовала себя в безопасности – и в то же время словно на пороге чего-то великого и пугающего, но совсем не связанного с водой.

 Это не походило на окружавшие меня в Камелоте баллады о прекрасных, застенчивых девах и доблестных рыцарях с чистыми сердцами, которые спасали их от зла. Но, должна признаться, это все же было романтично.

 Я снова делаю шаг вперед – движение, которое даже не похоже на выбор.

– Тогда ты мне доверилась. – Он протягивает мне руку и кладет ее мне на талию. – Разве я позволил тебе утонуть?

– Ланс, – начинаю я, но прежде, чем продолжить… прежде, чем произнести то, о чем я потом пожалею…

– Элейн! – доносится до нас голос Морганы.

 И я вспоминаю слова Нимуэ.

 Любовь – изменчивая сила.

 Она все усложняет: достаточно взглянуть на Артура и Гвен. А еще больше сложностей нам ни к чему. Поэтому я разворачиваюсь и ухожу прочь, обратно к лагерю, где и топлю в разговорах свои сбившиеся мысли.

 Ночью, когда мы с Морганой готовимся ко сну в тусклом свете одинокой свечи, она вздыхает и кидается в меня свернутой ночнушкой. Та прилетает прямо мне в лицо, и я не успеваю увернуться.

– Эй! – протестую я как можно тише.

 Стены у палатки тонкие: я слышу каждое движение рыцарей, каждый их шаг, каждый вздох, каждый храп.

 Моргана бросает на меня озадаченный взгляд и приподнимает одну бровь.

– Ты что-то притихла за ужином. Что случилось?

– Ничего. – Я снимаю дорожное платье. – Я просто… думала про Гвен. Про испытание. Про то, что увижу завтра отца. Столько всего происходит.

 Моргана не отвечает и помогает мне расшнуровать корсет. Я отвечаю ей тем же. Потом мы обе переодеваемся в ночнушки и забираемся на лежанки. Моргана тут же поворачивается ко мне.

– Не сомневаюсь, что все это в самом деле тебя беспокоит, – шепчет она. – Но это ведь не все, так?

 Пламя свечи мерцает между нами, половина лица Морганы скрыта в тени. Ее фиолетовые глаза кажутся еще темнее: цвета аметиста, который украшал стены Пещеры Пророчеств на Авалоне.

 Я закусываю губу и натягиваю одеяло до подбородка, а потом рассказываю о том, что случилось в лесу. Остальное ей известно – не считая моих видений. Хотя я бы удивилась, если бы она не догадалась хотя бы о чем-то. Я никогда не говорила о своих чувствах к Ланселоту, но мне и не нужно было. Моргана знает. И Гвен, наверное, тоже.

– Сердце Ланселота переменчиво, это нам известно, – шепчу я. – Через пару дней он найдет себе дикую лионесскую девчонку и влюбится в нее по уши. Такой уж он. И это к лучшему. Артур и Гвен и так устроили достаточно шума со всеми этими чувствами. Не нужно усложнять все еще больше.

 Моргана отвечает не сразу: она смотрит на меня так, словно я – открытая книга. Я не отвожу взгляда, но Моргана и так видит меня насквозь.

– Я тебе так завидовала, – произносит она наконец.

 От одной только этой мысли мне становится смешно… что ответить? С тех самых пор, как я встретила Моргану, я завидовала ей. Ее уверенности и силе, ее наглости и храбрости. Как она могла завидовать мне? Я не отвечаю, и Моргана продолжает:

– Видеть будущее… это могучий дар. Такие знания… такая сила. Этого я хотела когда-то больше всего на свете.

– Ты хорошо это скрывала, – с усмешкой выдавливаю я. – К тому же ты ведь умеешь создавать вещи. Изменять их. Призывать.

– Да, – отвечает Моргана. – Вещи. Сила Гвен заключена в природе, твоя – в людях. Но моя… это всего лишь вещи. Неодушевленные предметы. Может, мой дар и кажется масштабным, но факт остается фактом. Я завидовала тебе. Вам обеим.

 Молчу, все еще силясь смириться с ее признанием.

– Почему ты