Моргана перекатывается на спину и смотрит в потолок палатки.

– Потому что я никогда не задумывалась, как это сложно. Что эти знания могут с тобой сделать.

 Я хмурюсь.

– И что же они со мной сделали?

 Она вновь поворачивается ко мне и легонько улыбается.

– Ты боишься своего вечного спутника. Ты смотришь на то, как мальчишка, в которого ты по уши влюблена, признается в своих чувствах, и видишь только вероятность того, что любовь эта может завять.

– А ты думаешь, этого не случится? Ты ведь знаешь его, Моргана. Любовь – это слабость. Ты ведь всегда говорила мне: используй чужую любовь против них, но охраняй свое собственное сердце железом и сталью. Защищай его всеми способами. Потому что тот, кто заберет твое сердце, будет властвовать над тобой.

 Моргана хмурит брови.

– Я правда такое говорила? – удивляется она.

 Я пожимаю плечами.

– И не раз. Слово в слово. Я хорошо это запомнила.

– Дева, Мать и Старуха, я иногда та еще заноза, а?

– Иногда? – произношу я, и Моргана тут бросает на меня сердитый взгляд.

– Что ж, прости меня, – выдыхает она. – Ты – последний человек, кого мне стоило бы призывать к осторожности. Ты и так уже слишком осторожна.

 Я фыркаю.

– Да ну, Моргана, неужели ты в самом деле веришь в то, что Ланселот может хранить кому-то верность?

 Она отвечает не сразу.

– Я думаю, то, что мы так давно друг друга знаем, не играет нам на руку. Нам сложнее поверить, будто люди меняются. А людям сложнее над собой расти.

– Думаешь, он вырос?

 Моргана, должно быть, уловила нотку скептицизма в моем голосе.

– Не знаю, Эл. Но он любит тебя, а ты любишь его. Очевидно.

– Пока да. Он влюблен в меня сейчас.

– Может, так. А может, и нет. Но узнать можно лишь одним способом.

– Разбив собственное сердце?

 Моргана закатывает глаза.

– Разбитое сердце – это не смертельно, знаешь ли. Так может показаться поначалу, но я клянусь, это не так. Ты ведь видела: и я, и Гвен это переживали. И я не сожалею о том, что было до того. Думаю, Гвен тоже. Такова жизнь, Элейн. Ты падаешь, поднимаешься и пытаешься снова. Ты так сосредоточена на финале, что забываешь наслаждаться процессом.

 Что на это ответить? Слова ее ныряют прямиком мне под кожу. Если мы продолжим об этом говорить, я сойду с ума, и потому я меняю тему.

– Думаешь, Гвен сожалеет об Артуре? То письмо… такое короткое. В нем толком ничего и не было. Ничего личного, так уж точно. Словно письмо от незнакомца.

 Моргана обдумывает это.

– Эмоции Гвен горячи, как пламя. Иногда ей легче и вовсе их отключить, чтобы защитить саму себя. И Артура тоже. Не знаю.

– Как думаешь, что мы увидим в Лионессе?

 Моргана хмурит брови.

– Не знаю, – повторяет она. – Но я по ней скучаю. Обстоятельства так себе, и я не знаю, чего нам ждать, но буду рада ее увидеть.

– Я тоже по ней скучаю, – отвечаю я и вспоминаю Гвен из своих видений, холодную и безучастную, наблюдающую за смертью Артура.

 Она совсем не похожа на ту Гвен, которую я знаю. Но предательский голосок внутри меня шепчет, что это тоже она. Та версия Гвен – ее часть, так или иначе.

– Нам нужно поспать, – наконец произносит Моргана. – Знаю, ты в раздрае от того, что завтра мы увидимся с твоей семьей. Но я жду не дождусь, когда смогу поспать в нормальной кровати.

 Моргана подается вперед и задувает свечу. Нас тут же накрывает кромешная тьма. Дыхание ее выравнивается, а потом Моргана начинает сопеть, но я уснуть не могу. Вместо этого я смотрю в ночной воздух. Мысли мои полным страха и вероятностей, в которых все так легко может пойти наперекосяк.

25

 Я познакомилась с Ланселотом и Гвен за завтраком в свой первый день на Авалоне. Из всех мест на острове обеденный зал казался мне наименее чужим: здесь не было петляющих тропинок, корявых деревьев и рек с русалками, готовыми тебя утопить. Я видела всего лишь комнату с большим столом из отполированного черного мрамора на всю длину здания – такие встречались и в Камелоте. Стулья здесь стояли простые, деревянные, с прямыми спинками и без подлокотников. На столе было полно тарелок и расписных фарфоровых чашек с едой: с привычными мне яблоками и тостами, но и странностей тоже хватало вроде булок в форме маргариток, фиалок с кристальными лепестками, круглых фруктов размером с ладонь, зеленых и покрытых шипами, горшков с джемом цвета новенькой золотой монеты. И у каждой тарелки стоял серебряный кубок с водой.

 Моргана отвела меня к дальнему концу стола, где в одиночестве сидела девочка примерно моего возраста: отсюда я могла видеть только каскад ее рыжих волос, освещенных свечами, и спину. Волосы эти, кажется, целый месяц не расчесывали.

– Элейн, – представила меня Моргана. – А это Гвиневра.

 Девочка окинула меня взглядом через плечо, и я замерла. При дворе хватало красавиц, высоких и элегантных, с сияющей кожей, тонкими костьми и уверенными улыбками, но рядом с Гвиневрой все они показались бы простушками. Хотя каждая черта ее внешности отдельно казалась тем, что меня приучили считать недостатком. Кожа ее была цвета солнечной бронзы, на высоких скулах сиял румянец. Толстые изогнутые брови лежали высоко над зелеными глазами, походившими на кошачьи (но совсем не домашней, прирученной кошки, скорее, как у диких животных, которых я видела на картинках). Челюсть ее выглядела массивной и квадратной, а губы – полными, но не четко очерченными. Лицо ее усыпали веснушки. От такого женщины при дворе в Камелоте пытались избавиться всеми возможными способами, но Гвиневра держалась так, словно все ее недостатки были достоинствами. И это стало правдой.

– Привет! – Она жевала яблоко, и приветствие ее прозвучало невнятно.

 Гвиневра остановилась, сделала глоток и улыбнулась, но не смущенно, а так, словно делилась с нами какой-то личной шуткой.

– Моргана писала о тебе. В письмах. Я надеялась, она сможет захватить тебя с собой.

– Я тоже рассказывала о тебе Элейн. Немного. – Моргана опустилась на стул напротив, и я последовала за ней.

– Моргана говорила, ты из Лионесса? – спросила я у Гвен.

 Мне рассказывали, что Лионесс был дикой страной, полной чудовищ, которые ходили на двух ногах, как люди, и людей, которые бегали на четвереньках, подобно зверям. Лионесс представлялся мне тусклым, серым и мрачным. Я почти не могла представить, что Гвиневра, с ее яркими волосами, глазами и улыбкой, родилась в таком месте. Когда Моргана упоминала подругу из Лионесса, я представляла