Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Где я? – прошептала она.
Казалось, она просто свалилась с неба, а я каким-то чудом ее нашел. Бабочка исчезла.
Я поднял девушку на руки. Отправляясь из монастыря, я решил не только облачиться во власяницу, но и проделать весь путь босиком, так, чтобы каждый мой шаг приносил боль в качестве расплаты за мои грехи и приближал меня к Богу. Ноги горели нестерпимо, пот заливал глаза, но я шел все дальше и дальше, стараясь этого не замечать. Когда она услышала мой голос, возносящий молитву Господу, снова открыла глаза. Эти адские страдания напоминали мне о том, что я совершил и должен был теперь искупить. Девушка лежала у меня на руках, словно младенец в материнских объятиях. Она была тонкой и хрупкой, но я все же начал уставать. Спина болела, так как власяница слой за слоем сдирала кожу. После такого не сможешь уснуть несколько ночей.
К моменту, когда мы вернулись в монастырь, я едва не терял сознание от усталости и боли. Я поспешил в свою обитель, положил ее на свою койку и попытался влажной тряпкой смыть кровь и грязь с ее волос. Она поморщилась от боли. Я спросил, как ее зовут, но девушка только покачала головой и закрыла глаза. Несколько минут спустя она вновь очнулась.
– Вайолет, – сказала она. – Меня зовут Вайолет Скай.
Дорогая Тара, спасибо, что все еще читаешь мое сбивчивое послание. Впрочем, за последние три года мой английский значительно улучшился благодаря общению с Вайолет. Я ничего не узнал о том, кто она. Девушка держалась отстраненно и казалась испуганной. Через неделю я решил вернуться на то место, где нашел ее, в надежде обнаружить сумку или хоть что-то из личных вещей. Ползая по песку, я наконец заметил нечто, блистающее на солнце. Это был серебряный кулон с гравировкой. «С тридцатилетием. Люблю. Тара. 04.06.1978.» Внутри оказалось фото девочки. Наверное, это ты? Ее сестра, дочь, племянница или подруга? Я показал находку Вайолет, но она нахмурилась и оттолкнула кулон, утверждая, что никогда не видела его прежде. Думаю, ошибочно. Ведь здесь, в горах, мы живем так уединенно, что вряд ли кто-то еще мог обронить эту вещицу в том же самом месте. Три года спустя мне по-прежнему известно лишь ее имя и дата рождения. Важно, чтоб ты знала. К ней пришли кое-какие воспоминания, но далеко не радужные. Судя по ране на голове, ее мозг был травмирован, что и повлекло за сбой потерю памяти. Но Вайолет в состоянии припомнить кое-что из своего детства, но воспоминания сплошь травмирующие.
Перейдем наконец к главному. Мне было разрешено в последний раз покинуть монастырь, чтобы попрощаться с близкими, но вместо этого я отправился в Англию. Вайолет не согласилась присоединиться, поэтому мне пришлось ехать одному втайне от нее. Это все, что я мог для нее сделать. Кулон отправился в банковскую ячейку, а ключ от нее вместе с этим письмом останется на попечении самой надежной адвокатской конторы, которая только нашлась в Лондоне. Нанятый мной частный детектив будет искать тебя. Взамен я отдал ему все свои сбережения. Они мне все равно теперь ни к чему. Если он однажды в этом преуспеет, контора Ирвина Фортиса свяжется с тобой.
Не знаю, долго ли ему придется искать, и справится ли он вообще, но искренне надеюсь, что ты однажды получишь это письмо и найдешь в нем ответы на вопросы. Мы будем заботиться о Вайолет, сколько она пожелает. У нее не осталось хороших воспоминаний о прежней жизни, но, поверь, с нами она в полной безопасности. И счастлива.
С наилучшими пожеланиями,
Том закончил читать и судорожно вздохнул:
– Так, так, так.
Не представляю, как выглядела в тот момент. Лицо было залито слезами. Контактные линзы на глазах жгли.
– Значит, она… она не бросила меня, Том.
Он встал со стула, опустился на пол рядом с моими коленями и подал мне свой платок.
– Как же так вышло, Том? Что с ней произошло?
– В этом письме вопросов больше, чем ответов, – ответил он, уставившись на старые листки.
– Дай его мне, пожалуйста.
Он передал мне письмо.
– Шестнадцатого мая тысяча девятьсот восемьдесят первого. Тридцать семь лет прошло. Почему же они так долго искали меня?
– Для начала, они не знали настоящей фамилии. К тому же тридцать семь лет назад такого быстрого доступа к информации, как сейчас, не было. Никаких тебе сайтов, посвященных исследованию своего семейного древа.
– О каких, интересно, «травмирующих воспоминаниях» идет речь? Ничего не пойму.
И вдруг меня словно током ударило.
– Как думаешь, она еще жива? Ведь ей сейчас было бы… сколько? Семьдесят.
– Есть лишь один способ выяснить, – улыбнулся Том.
Он подал мне руку и поднял из кресла. Так мы и стояли, глядя друг на друга. Я ощущала запах его парфюма.
– Думаешь, нужно поехать в Испанию?
– Терять тебе все равно нечего, верно?
Он был прав. Мне пришлось взрослеть без единственного человека, который любил меня больше жизни, без моей путеводной звезды, моей прекрасной, жизнерадостной, талантливой мамы. Я не просто хотела найти ее, это было жизненно важно. И время работало против меня.
1978
Вайолет уставилась в окно, безучастно теребя короткую поросль волос над правым ухом. Она не помнила, чтобы ей брили голову, но факты говорили сами за себя. Рана затянулась, но была еще болезненной. Синяки из темно-фиолетовых превратились в зеленовато-желтые. С того момента, как ее нашел брат Исидор, прошло девять дней, каждый из которых она жалела, что не умерла. Монахи были добрыми, но почти никто из них не говорил по-английски, и держались они отстраненно.
Послышался робкий стук в дверь.
– Войдите.
Брат Исадор просунул голову в дверь.
– Проснулась?
Его темные глаза были полузакрыты, и все тело, казалось, сутулилось и оползало под тяжестью облачения.
Для Вайолет такое пробуждение считалось ранним, а вот брат Исидор начинал свой день еще до рассвета. Сначала бдение, затем чтение двенадцати псалмов, которые он знал наизусть. Затем все монахи шли на утреннюю службу, которая длилась около часа. Как-то он признался, что во время нее жует горошинку перца, чтобы не уснуть.
– Как себя чувствуешь сегодня? – спросил он со своим мелодичным акцентом, который Вайолет могла бы слушать целыми днями.
– Ничего не болит, просто какое-то… онемение.
С гримасой на лице монах почесал грудь под своим облачением.
– Ну, это уже хоть что-то.
– Что стряслось, брат Исидор? Кажется, теперь больно вам.
– Нет боли, Вайолет, просто… как же это по-английски… раздражает. Это власяница. Я ношу ее, чтобы не забывать о своих грехах.
– Вы – грешник? – она улыбнулась. – Я никогда еще не встречала такого заботливого и сострадательного человека. Ну, по крайней мере, кажется, что не встречала, – уточнила женщина, нахмурившись.
