Через шесть дней после выезда из Санта-Фе я прибыл к броду у Сокорро, где застал настоящее столпотворение переселенцев. В нескольких милях от брода Дель-Норте делала большой крюк к западу, и, судя по карте, я пришел к выводу, что могу сэкономить массу времени, если возьму к югу от реки и выйду к ней снова за горами Кристобаля, у Донья-Ана. Я заикнулся об этом драгунскому курьеру, с которым завтракал в Сокорро. Тот всплеснул руками и поинтересовался, не желаю ли я сообщить ему свою фамилию, дабы он мог сообщить потом моим родственникам?

– Вы, конечно, можете ехать по этой дороге, – с издевкой говорит он. – Она ровная и удобная, этого не отнимешь. Но я бы хорошо подумал, прежде чем рекомендовать ее. Конечно, вдруг вам вполне по нраву все эти сто двадцать пять миль лицезреть скалы, песок и мертвые кости? Их более чем достаточно вдоль старой фургонной колеи. Только воды там нет, разве что набредете на дождевую лужу у Лагуны или Пойнт-оф-Рокс. Но это вряд ли в такое время года. Впрочем, беспокоиться не стоит – апачи сдерут с вас кожу раньше, чем вы подохнете от жажды. Именно поэтому, – продолжает чертов остряк, – эту дорогу называют Хорнада дель Муэрто – Переход Мертвеца. Есть только один способ пройти по ней: накачать своего скакуна водой так, чтоб из него лилось, захватить с собой две большие фляги, выехать часа в три утра и лететь, как ветер. Потому как, если вы не преодолеете ее за сутки… значит, не преодолеете никогда. Держаться реки, говорите? Верно, парень, это как раз то, что вам надо. Всего наилучшего.[117]

В результате я, как и большинство эмигрантов, пересек реку и продолжил путь по тропе вдоль западного берега. Кое-кто из переселенцев брал курс прямо на запад, направляясь одному Богу известно в какой край. Движение стало не таким оживленным, и ко времени прибытия к Фра-Кристобаль я по большей части ехал в одиночестве. Время от времени встречались небольшие деревушки или группки переселенцев, но к исходу второго после выезда из Сокорро дня дорога стала совсем унылой. Слева за рекой маячила зловещая черная скала, справа простирались поросшие кустами холмы, а впереди не было заметно ни единого признака жизни.

В первый раз со времени побега из Санта-Фе по спине у меня пробежал холодок; в голове моей роились рассказы падре о бандах дикарей, держащих в страхе этот край, вперемежку с картинами разграбленных деревень и сожженных фургонов. Мне начали мерещиться наблюдающие из-за кустов и камней лазутчики, и стоило кóму перекати-поля пересечь передо мной дорогу, я пугался едва не до смерти. Где-то вдалеке выл койот, а ветер зловеще шуршал листьями тополей. Свет постепенно мерк, и вместе с ним таяло мое мужество. Потом наступила темнота, и ночной холод пробрал меня до самых костей.

Не оставалось ничего иного, как заночевать здесь, притулившись под кустом, и дожидаться рассвета. Ни за что на свете не отважился бы разжечь в этом жутком месте огонь. Но, не успев подумать об этом, я заметил в темноте отблеск, очень похожий на свет костра. Сглотнув, я потихоньку двинулся к нему, ведя лошадь в поводу. Есть шанс, что это охотники или эмигранты, но возможно, и нет. Так и есть, костер, причем большой, лагерный. Я застыл в нерешительности, но тут раздавшийся в темноте голос заставил меня подскочить фута на три.

– Ola! Que quiere usted? Quien es usted?[118]

Я прямо вздрогнул от облегчения.

– Amigo! No tiras! Soy forastero![119]

В нескольких ярдах впереди во тьме обрисовалась фигура, и я разглядел мексиканца в пончо и с ружьем наизготовку.

– Venga[120], – скомандовал он, и я пошел, таща лошадь по направлению к поляне под тополями, а мексиканец замыкал процессию.

На поляне полыхал костер, на котором жарилось нечто, напоминающее антилопу. Вокруг костров поменьше сидели, поглядывая на меня, кучки людей: «замшевые куртки», мексиканцы, два-три индейца в рубахах, но по большей части, насколько я мог судить, простые торговцы и охотники. У большого огня стояли трое, главным среди которых был здоровенный детина в шляпе с перьями и с парой пистолетов за поясом сюртука. Когда он повернулся ко мне, я заметил раздвоенную бороду и красное родимое пятно в пол-лица – учитель воскресной школы, надо полагать.

– Кто вы? – буркнул он по-английски, и я, сам не знаю почему, ответил:

– Флэшмен. Я англичанин. Еду в Эль-Пасо.

Ледяные глаза безразлично наблюдали за мной.

– Вы припозднились. В котле осталась еще мола[121], или предпочитаете дождаться мяса?

И он отвернулся к огню, не обращая внимания на мои благодарности.

Я стреножил коня рядом с остальными, извлек миску и наложил себе рагу и тортилий. Тут один из вожаков, высокий мексиканец в серапе, спрашивает:

– Вы в одиночку едете в Эль-Пасо? Это не безопасно, амиго: на Хорнаде полно мескалеро, а шайки хикарилья орудуют отсюда и до самой Донья-Аны.

– А куда вы сами путь держите? – интересуюсь я.

Мекс смешался и пожал плечами. Бородач снова повернулся ко мне.

– Чиуауа, – говорит. – Через недельку, быть может. Решили поохотиться в лесу Хила. Хотите с нами? – Помолчав, он добавляет: – Меня зовут Галлантин. Джон Галлантин.

Имя ничего мне не говорило, но мне показалось, что, по их мнению, должно было. Они пристально наблюдали за мной, и мне пришлось напомнить себе, что в здешних краях люди не спешат доверяться друг другу. Вид у этих парней был не шибко презентабельный, но это еще ни о чем не свидетельствовало. Настроены вроде дружелюбно, и если, по словам мексиканца, тут полно апачей, безопаснее будет путешествовать в большой компании, даже если придется задержаться на пару дней.