Я пошел с тем высокими мексиканцем и нашел больше, чем хотелось бы. За асиендой располагались дома поменьше, тоже превратившиеся в дымящиеся развалины. Среди них валялись оскальпированные и расчлененные тела. Насколько я мог судить, все погибшие были пеонами. Над трупами роились густые облака мух. Мексиканец склонился над одним из них.

– Убит меньше часа назад, – заявляет он. – Святые потроха, приди мы несколькими минутами ранее, застали бы их тут. – Он скривился. – Поглядите-ка.

Я посмотрел и окаменел. Всего в нескольких ярдах от нас, у высокой кирпичной стены рос ряд деревьев, и с ветвей их свисало не меньше дюжины тел. Они были обнажены и обезображены до такой степени, что казались окровавленными тушами животных, развешанными в лавке мясника. Жертвы раскачивались примерно в футе над землей, и у каждого прямо под головой – если можно было назвать головой это месиво – тлел костер.

– Индейцы провели здесь достаточно долго, чтобы позабавиться, – произнес один из охотников и сплюнул. Потом, пожав плечами, отвернулся, сказал что-то своему приятелю и оба залились хохотом.

Вот это-то и было ужаснее всего: не повешенные или оскальпированные тела, не жуткий смрад, а сам факт, что никто из товарищей Галлантина не был ни капельки тронут. Никто не заботился о телах, разве что мексиканец, осмотревший пеона; в остальном они просто бродили между руинами, и что бы ни привлекло их внимание, это были вовсе не останки тех нескольких десятков несчастных, нашедших страшный конец в этом кошмарном месте. Мне доводилось бывать в нескольких тяжелых переделках, только не в компании людей, не выдававших ни малейшего гнева, ужаса, хотя бы даже простого интереса при виде таких зверств.

С противоположной стороны асиенды донесся клич и все собрались вокруг Галлантина и индейцев, которые внимательно изучали найденный в пыли катышек конского дерьма. Пока один из индейцев и заросший бородой траппер ощупывали и обнюхивали находку, все оживленно тараторили между собой.

– Трава с пастбища! – объявляет вдруг траппер и предъявляет на всеобщее обозрение кусочек навоза.

В ту пору я и представления не имел, что индейцы и фронтирщики способны по возрасту и составу помета сказать, причем чертовски точно, откуда пришла лошадь, кому она принадлежит и что скотинка съела на завтрак две недели назад. На случай, если кому интересно: маисовые зерна в какашках выдают «мексиканца», а ячмень – уроженца Штатов.

Еще один индеец склонился ниц, тщательно разглядывая землю, потом выпрямился, подошел к Галлантину и произнес:

– Мимбреньо.

– Шайка Медных рудников, как пить дать, – говорит Галлантин. – Сколько их?

Индеец быстрыми движениями девять раз разжал и сжал ладонь.

– Девяносто мустангов, да? Часах в двух пути отсюда, быть может, хотя вряд ли. Направляются на запад. Эй, Иларио, помнишь тот дым вчера? Может, лагерь, а? Девяносто мустангов – это сотни две апачей.

– То есть сорок – пятьдесят тысяч долларов, – изрекает кто-то, и тут поднимается жуткий гвалт, слышится, смех, крики «ура, ребята!», все размахивают оружием и хлопают друг друга по спине.

– Эй, Джек – это получше бобров будет, мне так сдается!

– Даже получше чернобурки, ты хочешь сказать?

– Вот это нам по вкусу! Хороший урожай на волосы мимбреньо в этом году!

То ли я что-то не так не расслышал, то ли они тут спятили. Мне не хватало ума понять, чему все так радуются? Чего такого можно найти в этом проклятом месте приятного, не говоря уж о радостном? Как оказалось, я был не один такой: Иларио, тот самый высокий мексиканец, скомандовал нам «по коням», и когда мы опять присоединились к группе вокруг Галлантина, все вдруг сделалось до предела ясно.

Двое парней – один простецкого вида, бородатый переселенец, которого я заприметил вчера как рассудительного типа, другой – юноша лет двадцати, ожесточенно спорили с Галлантином. Я поспел к концу, когда рассудительный, потрясая кулаком, орал, что проклят-де он будет, коли согласится, и все такое. Галлантин, наклонившись в седле, гневно зыркнул на него и указал рукой в сторону догорающей асиенды.

– Значит, тебя это ни черта не волнует? Тебе наплевать, что краснокожие гадины жгут и режут наших людей? Ты, видать, из этих подонков, что защищают инджинов! Эй, ребята, тут у нас тип, который души не чает в апачах!

Столпившиеся вокруг всадники сердито загудели, но рассудительный перекричал всех:

– А мне все равно начхать! Я вам не охотник за скальпами! Есть закон, и пусть армия разбирается с этими красными ублюдками…

Слова его потонули в хоре возмущения. Глаза Галлантина налились кровью, он буквально выплевывал слова.

– Армия, черт побери? Много пользы армия принесла тем, кто жил здесь? Вы не охотники за скальпами, говорите? Какого же дьявола вы тогда к нам примазались?

– А мы не знали, кто вы такие! – закричал молодой.

– Ага, приняли нас за компанию старушек, собравшихся чулки вязать, так что ли?

– Пойдем-ка, Лейф, – махнул рукой рассудительный. – Пусть себе добывают кровавые деньги, коли им так охота. – Он вскочил в седло, и молодой последовал его примеру. – Охотники за скальпами! – презрительно буркнул старший и развернул лошадь.

– Куда это вы, черт побери, направляетесь? – рявкнул Галлантин, кипя от злости.

– Подальше от вас, – ответил юноша, поворачивая за своим товарищем.

– Возвращайтесь тотчас же! А то еще приведете солдат по наши души, ей-богу!

Он, думаю, готов был поскакать следом, но тут Иларио щелкнул пальцами, и один из индейцев, выхватив томагавк, метнул его в дезертиров. С отвратительным хрустом топорик вошел прямо в спину молодому. Тот вскрикнул и вывалился из седла вместе с ужасной штукой, так и торчащей промеж лопаток. Старший стал разворачиваться, но Иларио всадил в него две пули. Рассудительный медленно сполз, цепляясь за гриву, и упал рядом с приятелем. Конь заржал и забил копытом. Иларио крутил дымящийся револьвер на пальце, а Галлантин по чем зря крыл распростертых на земле людей. Молодой подергался немного, издавая ужасные стоны, потом затих. Никто не пошевелился.

– Они навели бы на нас солдат, – говорит Галлантин. – Да-да, так и есть! Кто еще согласен с ними?

Я знал одного человека, но не стал ябедничать, а если еще кто-нибудь разделял мои сомнения, то тоже придерживал язык за зубами. События развивались молниеносно, и когда все закончилось, на диких бородатых лицах нельзя было прочитать ничего, кроме безразличия. Но кое-кто имел-таки свой интерес: индеец, вытащив из жертвы свой томагавк, что-то спросил у Иларио. Тот кивнул. Краснокожий достал нож, склонился над юношей, презрительно хмыкнул и шагнул к телу старшего. Он опустился на колено, ухватил убитого за волосы, одним быстрым движением чиркнул вокруг макушки и с силой содрал скальп. Индеец засунул свою ужасную добычу за кушак, и тут один из охотников, здоровенный скот с лицом, побитым оспой, соскользнул с коня на землю.