Троцкого объяснялся тем фактом, что он и его друзья якобы засвидетельствовали готовность поступить на военную службу. Действовать нужно было быстро; лайнер "Кристианиафьорд" отплывал из Нью-Йорка через 4 дня, и другого подходящего рейса не ожидалось в течение пяти недель.

Чарльз Крейн также спешил попасть на "Кристианиафьорде". Его почти навязчивый интерес к русским делам не ослабевал. Если Шифф сделал себя главным распорядителем еврейских благотворительных и культурных дел в Америке, то Крейн стал таким для русских. Он рассматривал участие России в войне как позитивное событие, поскольку оно, казалось, неизбежно должно было привести к политическим переменам и потому, что оно открывало беспрецедентные возможности для американского бизнеса. Крейн видел огромные преимущества в разрыве торговли России с Германией. Уолл-стрит была готова заменить экономическое влияние Берлина своим собственным. Крейн подкрепил свой оптимизм тем фактом, что американский экспорт в Российскую империю вырос с ничтожных 40 млн. долларов в 1913 году до более чем 550 млн. долларов в 1917 году.[583] Правда, большая часть этого увеличения объяснялась военными закупками, но это сигнализировало о потенциале. В погоне за барышами ещё осенью 1914 года Крейн попытался создать российско-американский банк для страхования российских закупок.[584] Ему даже удалось привлечь к этому Моргана, но план рухнул из-за британского обструкционизма. Крейн сам запустил лапу в российские военные контракты, выступая в качестве лоббиста "Westinghouse". Последняя заключила крупный контракт на поставку российских винтовок и построила новый завод по их производству. Знал он это или нет, но благодаря этому Крейн проник на территорию Рейли. Царские войска так и не дождутся никаких винтовок, но оружие окажется весьма полезным для Красной Армии Троцкого.[585]

В ноябре 1914 года Крейн подписал с профессором Чикагского университета Сэмюэлем Харпером четырёхлетний контракт на выполнение функций своего представителя в России. Он выкупил время Харпера в школе и отправил его в длительные поездки по "установлению фактов" в 1915 и 1916 годах. По сути, Харпер был личным шпионом Крейна, и ему было суждено стать "центральным контактным лицом и связующим звеном в решении русской проблемы".[586] Среди контактов Харпера в Петрограде был его "близкий друг" Фредерик Корс, глава местного отделения "New York Life".[587]

Через Харпера и других "нерегулярных агентов" Крейн был в курсе событий во владениях царя. В мае 1915 года он совершил собственное паломничество в Петроград, чтобы присутствовать на ежегодном собрании русской компании "Westinghouse". Среди тех, с кем он общался, был Милюков. Можно только представить, о чём они говорили.

Каламатиано

Одним из других агентов, державших Крейна в курсе событий, был бывший чикагский академик, ставший бизнесменом, Ксенофонт Каламатиано. Незаконнорожденный отпрыск греко-русской дворянки, Каламатиано приехал в США в 1897 году, чтобы учиться в эксклюзивной Военной академии Калвера, а затем в Чикагском университете, где он познакомился с Харпером. В 1904 году Каламатиано вернулся в Россию в качестве представителя компании "J. I. Case Threshing Machine Co.", со временем контролируя весь её бизнес в России и Центральной Европе. В марте 1915 года он появился в Нью-Йорке в качестве агента базирующейся в Москве торгово-промышленной ассоциации, задачей которой было "привлечь внимание иностранных бизнесменов к России".[588] Именно так Крейн и хотел. В интервью "New York Times" Каламатиано полностью повторил идею Крейна о том, что американская торговля заменит немецкую.[589] В следующем месяце Каламатиано был почётным гостем на обеде Чикагской торговой ассоциации. Если он ещё не был им, то именно тогда Каламатиано стал частью "параллельной разведывательной организации" Крейна.[590]

В августе 1915 года, всё ещё находясь в Чикаго, Каламатиано стал менеджером Международной корпорации производителей Америки по продажам, организации, представляющей 35 американских фирм с капиталом в 300 млн. долларов. Он не занимался этим в одиночку. Рука Крейна очевидна в присутствии Сэмюэля Харпера на первом собрании организации и в финансовой поддержке "National Bank of the Republic".[591] Но у Каламатиано были и другие связи. Вначале 1917 года, вернувшись в Россию, он нанялся в качестве российского представителя нью-йоркского Клода М. Нанкивела, "комиссионера и торгового агента".[592] Офис Нанкивела находился в знакомом здании по адресу Бродвей, 120. Более того, Нанкивел вёл дела с закадычным другом Рейли и Ашберга, Джоном Макгрегором Грантом.[593] Как вам такое совпадение?

Приветствуем "демократическую Россию"

Чарльз Крейн был занят и в других областях. В начале 1916 года он сыграл важную роль в том, чтобы заставить президента Вильсона отозвать "неадекватного" американского посла в Петрограде Джорджа Т. Марье.[594] Его замена бывшим губернатором Миссури Дэвидом Роуландом Фрэнсисом встретила "полное одобрение Крейна", который сразу же прикрепил Харпера к нему в качестве "советника".[595] Фрэнсис не имел абсолютно никакой квалификации как дипломат, но он был банкиром и директором "Merchants-Laclede National Bank" в Канзас-Сити и компании "Missouri Valley Trust Co". Как и Крейн, Фрэнсис был крупным инвестором в "National City Bank" и "American International Corporation".[596]

В отличие от Троцкого, 17 марта Государственный департамент США всё ещё был в основном в неведении относительно событий в России.[597] Первой новостью, полученной официальным Вашингтоном о смене режима в России, была краткая телеграмма от Фрэнсиса от 16 марта, в которой просто говорилось, что американцы там в безопасности. Госсекретарь Роберт Лансинг обратился к своему доверенному помощнику Ричарду Крейну, который, несомненно, посоветовавшись с отцом, обратился к Сэмюэлю Харперу за информацией о новых хозяевах Петрограда.[598] Крейн лично позвонил Вильсону, чтобы призвать к немедленному признанию новой русской власти. 21 марта он прибыл в Вашингтон, чтобы лично ознакомиться с обстановкой. На следующий день Соединённые Штаты стали первой страной, официально признавшей Временное правительство.

Главное, чтобы Уолл-стрит был доволен. 16 марта, на следующий день после отречения царя, банкир "National City" Джон Б. Янг высказал мнение о том, что смена режима в России была "народной революцией", а "не нигилистическим или анархистским предприятием".[599] Скорее, по его словам, это было делом рук "солидного, ответственного, консервативного элемента общества". Таких людей, как Павел Милюков. Янг говорил авторитетно, потому что, как можно вспомнить, был тем человеком, которого Сэмюэл Макробертс направил в Петроград почти ровно год назад для переговоров о займе. Находясь там, добавил Янг, "уже тогда говорили о Революции… было нетрудно слышать, как это обсуждалось". Интересно, что такие вещи свободно обсуждаются в окружении иностранного банкира. 16 марта газета "Нью-Йорк таймс"