пальцем в зеленую кнопочку. Затем подсунул планшет по очереди всем опрошенным. Мы послушно завизировали протокол, по очереди приложив к сенсору пальцы.

Сержант обиженно замолк.

Протокол ушел на рассмотрение электронного судьи…

Нет, все-таки искусственный интеллект – это прекрасно! Ни тебе пресловутого человеческого фактора с субъективной оценкой, ни административных проволочек, ни пустого словоблудия – все честно, четко, быстро, без эмоций: прокурор, судья и защитник в одном лице.

В ожидание результатов мне хотелось впиться зубами в ногти, но я сдержался – зачем демонстрировать свои переживания капитану. И не потому, что я так уж сильно нервничал насчет результата или побаивался ответственности – что с меня возьмешь, по большому счету? Ну, оплачу стоимость сломанных коммуникаторов и, возможно, штраф за мелкое хулиганство – пришить мне преднамеренное вредительство, как мне казалось, здесь довольно сложно. Но загадывать заранее, разумеется, не стоило. Кто его знает, что может измыслить машина, облеченная неограниченной властью карать и миловать, и не заблудится ли она в хитросплетениях законов, подзаконных актов, положений, приказов и прочего, и прочего.

Сержант мерил нервной походкой двор.

Капитан, стоя у хлева, но подальше от дверей, меланхолично наблюдал за ним.

Степан лениво жевал сорванную грушу, аккуратно обкусывая вокруг червоточины.

И вот свершилось! Планшет переливчато, на манер соловья, пиликнул – хорошо хоть не прикрутили к программе полицейскую сирену! – и выдал на экран вердикт. Чем дальше капитан вчитывался в текст на экране, тем печальнее становился его вид: кончики его усов обвисли, щеки втянулись, лоб набряк морщинами, а из груди вырвался едва слышный стон.

– Подпишите! – холодно сказал он, протягивая нам со Степаном планшет.

– Я прочту с вашего позволения, – сказал я, изобразив просительную улыбку.

– Ваше право, – буркнул капитан, но планшет мне не передал – так и держал перед самым моим носом, пока я пытался осмыслить написанное рукой электронного судьи. Можно подумать, то был вовсе не обычный планшет, а табельное оружие или страшно секретные бумаги. Ну, если ему нравится его держать – пусть держит.

В общем, если из приговора выкинуть ссылки на статьи и прочую совершенно ненужную простому человеку белиберду, то смысл решения сводился к следующему: во-первых, невиновны (все и однозначно!) – непреодолимое стечение обстоятельств; во-вторых, хряка Самсона, то есть, его породу следовало незамедлительно занести в Красную книгу как редкий исчезающий вид (с одной стороны, конечно, вовсе неплохо, а с другой, кому он теперь сдался, задарма кормить его?); в-третьих, положить хряку ежемесячное содержание как редкому виду (а вот это уже кое-что!); приостановить выпуск и эксплуатацию коммуникаторов и немедленно инициировать проверку на предмет возможного отрицательного влияния устройств на животный мир. И еще один пункт: компенсация убытков пострадавших ложилась целиком и полностью на плечи Фонда Охраны Живой Природы, исходя из «краснокнижности» хряка.

Вот, собственно, и все…

Когда мы распрощались с капитаном, проводив его до автомобиля – сержант принципиально проигнорировал нас, забравшись в фургон первым, – и помахали ручкой вслед удаляющейся машине, Степан сказал:

– А ты: «дрон», «рамки»!

– Да кто ж знал, чем дело-то обернется, – пожал я плечами. – А кто-то говорил, что моя задумка с Самсоном – полная дребедень.

– Ну-у… – Степан повел плечами и вздохнул. – Пошли, что ль?

– Пошли, – кивнул я. – Кстати, а ты не в курсе, где дрон? Я летучего зануду уже несколько дней не видел.

– На задании он, – отозвался Степан с некоторой заминкой.

– Только не вздумай сказать, что еще одного психа собираетесь сюда притащить.

– Не скажу.

– Ты серьезно?

– Психов с нас вполне достаточно.

– Спасибо! – надул я щеки.

– Не за что. Но ты и вправду ценный псих.

– Это радует. И обнадеживает.

– Всего за пару-тройку дней тебе удалось разрушить стройную теорию, привести «бобра» в полное замешательство – и что за дурацкое название! – лишить четверть человечества привычного образа жизни и… что там еще было?

– Ты преувеличиваешь, – я невинно и застенчиво потупил взгляд.

– Не думаю, – протянул Степан. – Ты очень опасный псих.

– С чего вдруг ты взялся мне льстить? – довольно оскалился я.

– Задабриваю. На случай если решишь еще что-нибудь разрушить или сломать. Может, меня минует эта участь.

– И не надейся, – пообещал я.

– О-хо-хо! – безнадежно покачал головой Степан. – Ладно, пошли опрокинем по маленькой за успешное завершение безнадежного предприятия.

– Пошли. Только один вопрос.

– Какой? – насторожился Степан.

– А почему по маленькой?..

Глава 4

Не буду рассказывать о посиделке. Нечего, собственно, рассказывать. Обычная русская посиделка, подробности которой выясняются только на следующее утро. Нет, все начиналось, конечно, чинно, с примесью аристократичной интеллигентности, то бишь, вилочки с ножичками, вкусная красота в тарелочках, чистый как слеза самогон в графине и философия за жизнь. А потом… Потом широкой русской душе стало тесно в доме, и мы со Степаном отправились… Куда же мы отправились-то, дай бог памяти? Ну, ничего, все обязательно прояснится. Всенепременно.

Морщась от головной боли, я откинул ногами одеяло и с превеликим трудом усадил непослушное тело. Тело сопротивлялось, делая попытки завалиться обратно на постель и ни в какую не желая следовать прописной истине «движение – жизнь». Кое-как проморгавшись опухшими, налитыми чугуном веками, я огляделся. Комната моя, значит, ноги все-таки привели меня домой. Надеюсь, что ноги. Стол. На нем завтрак, укрытый полотенцем. Еще небольшая бутылка с самогоном и банка с рассолом. Никак моя сердобольная хозяйка расстаралась? От вида самогона я почувствовал приступ дурноты. Зажмурив глаза и отвернувшись, я упрятал бутыль за спинку кровати. Банку с рассолом отодвинул подальше. Почему-то считается, что рассол очень способствует снятию похмелья. Глупости, по себе знаю. Мне так еще хуже становится.

Я поднялся с кровати и, пошатываясь, прошел к двери, пересек коридор и вошел в кухню. Стакан искать не хотелось, и я припал губами прямо к водопроводному крану. Пил долго и много, где-то как-то полегчало. Ополоснув напоследок лицо, я закрутил водопроводный кран, отер лицо ладонью и побрел в комнату. Нужно было заставить себя поесть.

– Да-а, господин Васильев, вид у вас!..

Я застыл на пороге, туповато глядя на стол, на углу которого примостился квадрокоптер. На этот раз он был серый с двумя красными полосками.

– Тебя только, язва, и не хватало, – проворчал я, проходя к столу.

– А вы все такой же грубый.

– Подвинься, – бросил я квадрокоптеру, присаживаясь к столу. Тот, обиженно гудя, перелетел на широкий подоконник.

– Плохое настроение вовсе не повод оскорблять других.

– Я бы на тебя поглядел, вбери ты столько самогону. Я откинул полотенце: компот, огромная яичница с прижаренными дольками сала, свежие помидорки, зеленый лучок. Ничего, сойдет.

– Можно подумать, именно я заставлял