планы герцога Бэдфорда не входил «пепел Жанны», стучащий в сердцах его новых подданных.

Так не было ли спасение Жанны результатом тайной сделки двух королей?

Как мы уже говорили, в сохранении жизни Жанны больше всех был заинтересован «ее милый дофин» — король Франции Карл VII. Жанна дала ему все: земли, налоги, доходы, корону, славу победителя «британского льва» в Столетней войне.

История строго судит этого монарха. Ему не могут простить слабости в первые годы правления и «низкий отказ» от Жанны. Но это был добрый и удачливый король. Хронисты писали о нем:

«После своей смерти он оставил королевство в таком добром мире, спокойствии и справедливости, каковым оно было во времена короля Хлодвига, первого христианина».

Благодаря Жанне он стал «королем Франции Божьей милостью». Пользуясь этим, он примирил Арманьяков с Бургиньонами, добился подписания мира в Аррасе в 1435 году, покончил с грабежами банд мародеров, отправив их сражаться в Германию и Швейцарию. Он объединил королевство и добился мира и спокойствия. Позже он реформировал армию и провел судебную реформу. Короче говоря, он был, по словам хрониста из Шалона, «мягкий, ласковый, милосердный, умеющий держать себя и очень умный».

Жанна была сестрой (единоутробной или сводной) французского короля Карла VII. Английский король Генрих VI был ее племянником. Вопрос: могли ли они обречь на сожжение свою собственную сестру и тетушку? Такие действия кажутся нам сомнительными.

Что касается позиции англичан, крайне интересный факт отмечает историк Робер Амбелен. Известно, что 13 мая 1431 года в Руане имел место пышный пир, устроенный графом Уорвиком. Так вот, на этом пиру присутствовал некто Пьер де Монтон, посланец герцога Амадея Савойского.

Чтобы стало понятно, насколько важно присутствие в Руане этого господина, поясним, что герцог Амадей Савойский был деверем регента Бэдфорда.

Робер Амбелен уточняет:

«Если Жанна была дочерью Людовика Орлеанского и Изабеллы Баварской, то она являлась кузиной Анны Бэдфордской. Тем самым через брачные связи она стала кузиной Амадея Савойского».

Весьма сложная конструкция, но она однозначно указывает на то, что упомянутый пир в Руане был своего рода семейным советом, на котором решалась судьба одной из знатных родственниц.

Имя Пьера де Монтона также многое разъяснит нам в дальнейшей судьбе Жанны.

Глава девятая

Жизнь после смерти

ПЯТЬ ЛЕТ В ЗАМКЕ МОНРОТТЬЕ

После тайного похищения Жанну доставили в удаленный замок Монроттье, находившийся в двух льё от савойского города Аннеси, в котором ей суждено было провести ближайшие несколько лет своей жизни.

Этот замок был выбран не случайно, так как он с 1427 года принадлежал вассалу герцога Амадея Савойского Пьеру де Монтону, тому самому, кто присутствовал на пиру у графа Уорвика 13 мая 1431 года. Ему, как нетрудно догадаться, и было вверено тайное похищение Жанны из Руана, ее доставка в Монроттье и организация надежной охраны.

Важно отметить и то, что Пьер де Монтон был не просто одним из вассалов герцога Савойского, он был еще его советником и дипломатическим посредником в переговорах между Карлом VII, Филиппом Добрым и Карлом Орлеанским.

Что касается расположенного среди отвесных скал замка, то в главной его башне есть помещение, которое долгое время именовалось тюрьма Девственницы. Дни своего пребывания там затворница отмечала черточками, вырезанными в оконном проеме, которые соответствуют тому времени, которое Жанна провела в Монроттье. Историк Робер Амбелен писал:

«Тот, кому было поручено охранять особенно ценного заключенного, не мог выдумать лучшей тюрьмы».

О том, что конкретно делала Жанна после своего освобождения и до 1436 года, практически ничего не известно. Конечно же она содержалась под охраной и не имела свободы передвижений. Карлу VII, позаботившемуся о ее спасении и фактически обменявшему ее на Джона Тэлбота, нужно было время, чтобы французы успели подзабыть о своей героине, поверив в ее гибель.

Вновь след Жанны появляется лишь через пять лет после «руанского сожжения». Пять лет — срок немалый, и за эти годы произошло многое.

Если говорить в двух словах, то дела герцога Бургундского пошли совсем плохо. Несколько городов Фландрии и Бургундии отказались платить ему подать, Льеж восстал, и остальные были готовы последовать его примеру. В начале 30-х годов резко ухудшились внешнеполитические позиции герцогства: Карл VII заключил союз с германским императором Сигизмундом, который был встревожен распространением бургундского влияния на нижненемецкие земли.

Все это вместе взятое заставило герцога Бургундского сделать решительный шаг. 21 сентября 1435 года он подписал в Аррасе мирный договор с представителями Карла VII. Согласно этому договору, Бургундия выходила из войны и обещала Франции дружественный нейтралитет. Этот нейтралитет, впрочем, был щедро оплачен: помимо того что герцог Бургундский удерживал за собой Пикардию и Артуа, Карл VII уступил ему графства Маконе и Оксеруа, а также несколько городов в Шампани.

Все понимали, что Аррасский договор не уничтожил противоречий между Францией и Бургундией, ибо окончательное объединение Франции не могло быть завершено без присоединения захваченных бургундцами французских территорий. Но это была задача далеко не сегодняшнего дня. А пока мир с Бургундией развязал Франции руки для борьбы с главным противником — англичанами.

Весной 1436 года французская армия подошла к Парижу. 13 апреля в городе вспыхнуло восстание, и французская столица была освобождена.

Среди тех, кому удалось бежать из Парижа, был Пьер Кошон. Уж в чем, в чем, а в этом у него был большой опыт: когда-то он бежал из Реймса, потом из Бове. Руанским архиепископом он так и не стал и вынужден был довольствоваться жалким епископством Лизье в Нормандии. Там он, кстати, и умер в 1442 году. Его покровитель, регент Бэдфорд, умер еще раньше, в 1435 году, за неделю до подписания Аррасского договора, в том самом замке Буврёй, где находилась в заключении Жанна.

Если бы историк, изучающий заключительный период Столетней войны, имел в своем распоряжении только официальные документы французского правительства, то он и не подозревал бы о существовании Жанны, потому что ни один из этих документов — ни многочисленные королевские указы, ни послания «добрым городам», ни победные манифесты — не упоминает о ней ни единым словом. Как будто ее не было вовсе.

Объяснять это одной лишь неблагодарностью Карла VII было бы по меньшей мере наивно. Карл был прежде