– Пожалуйста, достаньте мне шапку-невидимку! Вам же несложно матушке любимой одолжение сделать? Матушке, которая и кормит, и тёплыми полотенчиками обтирает, и одевает, ночами не спит, всю себя отдаёт… Я немного поиграю – и вам отдам.

Заговорилась так, что самой себя стало жалко. А дети и ухом не повели, ни единым члеником тела не выдали, что проняла их эта речь. Глазёнки закрыты, дышат тихо-тихо, кулачки сжали, и не шевелятся.

Немила взволновалась: а ну, как решат, что им шапка для игр нужнее? И не поделятся с мамашей родной?

Да что за дело вообще – перед дитями малыми расстеливаться да уговаривать? Надо учиться поступать по-взрослому, без лебезений: сказала так – значит так, и никак иначе.

Сложно дитятей воспитывать, а таких, как эти – вдвойне сложно, потому как хитрость в них не по годам развивается, а уважение к старшим совершенно не привито. Тем паче надо срочно этим заняться, ковать пока горячо, как говорится. Уж днём дитяти показали себя с хорошей и сообразительной стороны, так теперь требуется направить их в нужное русло.

– А ежели вы мне не дадите… – протянула она многозначительно, но на середине мысли намеренно осеклась. – Нет, погодите-ка. Я Яге ничего не скажу, чем вы тут играете – честное материнское слово даю, – а вы в благодарность шапочкой поделитесь. М?

Не дожидаясь ответа – да она бы не дождалась – Немила преспокойненько прошагала до лавки, легла на бочок, спиной к люльке, подложила под щёку ладошки, закрыла глаза и принялась ждать.

Обычно, когда она ожидала чего-то, что должно произойти совсем-совсем скоро, то всегда представляла перед собой широкий ароматный луг, что зацветал каждое лето на опушке дремучего леса и связывал два берега реки получше деревянного моста. В самый разгар цветения даже самые пугливые переставали бояться близости леса, и бегали за мост, и рвали пёстрые цветы, чтобы сложить букет, или сплести венок, или просто посидеть среди недолговечной красоты.

«Цветочек красный, цветочек жёлтый, цветочек синий, цветочек лиловый…»

Замечталась Немила, да так, что почти уснула, а как вспомнила, что должно произойти, то разом взбодрилась, чуть шуму не наделала.

Перевернулась на другой бок, вытянула шею, и узрела чудо, от которого мышкиным хвостиком защекотало в груди: на столе прямо напротив свечи шапка лежала, серой кожи, мехом отороченная и голубовато-жёлтыми лунными камнями фигура полумесяца выложена по центру.

Немилина рука не дрогнула. От радости она взгромоздила на себя шапку, при том, не помедлив ни разу и не усомнившись в правильности собственного решения. Шапка в руках казалась совсем лёгонькой, но оказавшись на голове, стала немного давить – не сильно, терпимо.

Немила хвать зеркальце – а оно так забавно в пустоте зависло, что раззадорилась она не на шутку. Каёмочка с завитушками, посередине, где должно отражаться лицо, – пустая бревенчатая стена. Немила и так корчила рожи, и этак, но зеркальная поверхность оставалась недвижимой.

Немила покрутилась на месте, в деревенском танце подмела юбками пол, побродила по избе, подёргала за дверь кладовой – просто так, безо всякого намерения, – обошла по кругу сундучок, но подходить не стала, поскольку тот угрожающе затрепетал при её приближении.

Дети больше не притворялись спящими. Обе стреляли глазками из-под нахмуренных бровок и сосали пальчики. Немила из благодарности потрепала их за щёчки и тут же потеряла интерес.

Чем ещё себя занять? Вот если бы во двор выбраться… Жалко, что Яга избушку науськала, теперича и мечтать не стоит о том, чтобы выйти.

От безысходности Немила докоснулась до массивной дверной ручки, но опустила руку. Вернулась к люльке, снова запросила детишек о помощи – получается, что в третий раз.

Зашептала:

– Детки мои родные, помогите матушке во двор выйти, бел свет увидеть да батьку вашего проведать.

Зажмурилась она для верности, глаза ладонями прикрыла, и сей же миг зашевелился, завихрился с обеих сторон воздух, поднял тельце в воздух, будто бы не весило оно ничего, а потом снова приземлил на пол.

Она открыла глаза, приготовилась испытать полнейший восторг, но… обнаружила себя упирающейся лбом в закрытую дверь. Она по-прежнему находилась внутри избушки, а не снаружи.

Немила собралась было развернуться и высказать детишкам пару недобрых слов. То есть, как это они с сундучком справились играючи, а перед избушкой спасовали? Или не захотели помогать на этот раз? Да, наверное, так и есть!

От расстройства Немила припала к двери, чтобы щедро оросить ту слезами, однако, не встретив на своём пути ни единого препятствия, полетела вперёд и вниз.

Ойкнув, упала и запуталась в собственной юбке, но почти и не заметила этого, как громом поражённая внезапным открытием: она находилась на пороге избы, с обратной стороны двери! И лишь чудом не свалилась с крыльца!

Немила часто вела себя необдуманно, но не в этот раз. Первым делом она проверила, сможет ли вернуться в избу тем же путём. Выяснилось – сможет, для этого достаточно захотеть попасть за преграду, и тогда всё происходит само собой: ты временно становишься не только невидимым, но ещё и неосязаемым.

Пожалуй, сам ветер захотел бы иметь такую шапку, ведь он-то не может сквозь дерево просачиваться, а надевший шапку – может.

Придя в себя и подуспокоившись, Немила спустилась с крылечка (не как обычно, перелетая через ступени, а чинно и мирно, придерживаясь на всякий случай за перила, потому как шапка была всего лишь невидимкой, но вовсе не неслышимкой).

Небо было залито призрачным жёлтым светом. Жёлтый оттенок приобрела каждая вещь во дворе: постройки, редкая растительность, неубранная утварь… Стог сена почти сиял, а перья Ворона, дремавшего на крыше бани, отливали мертвенно-жёлтым. И кожа Иванушки, и разодранная его рубашка с мокрыми пятнами, и двенадцать стражей, отвёрнутых лицом к чернеющему лесу, были словно посыпаны искрящимся песком с северного брега.

Где-то там, за густым нерассеивающимся туманом, на небосводе висит полная луна – поняла Немила.

Только два предмета не отсвечивали и не отливали ничем. Железное древо и кот. Но от них и ожидать того не следовало. Васька забрался на самую высокую ветвь, обвил её хвостом, свесил вниз лапы. Нет, ну кто так спит? Словно неживой, словно и не кот, а невиданная зверюга, чучелко, подвешенное для развлечения случайных прохожих. Лишь бы только это чучелко не ожило и не показало крепкие зубки!

По счастью – кот спал. Кошачьи глаза, которые и сами походили на две яркие луны, в эту ночь не светили.

Немиле показалось, что и Иван тоже спит, но когда она перевела взгляд с верхушки древа на корни, то встретилась с едковатой, подкашивающей ноги улыбкой. Она тихонечко просеменила к дереву и упала возле Ивана, да принялась целовать голые колени, торчащие из дырявых шаровар.

– Миленький мой, – шептала она. – Любименький! Совсем с лица спал! Скоро дух поганый из тебя повыйдет, ты только держись!