Невероятно, но дух, похоже, не только чувствовал её присутствие, но ещё и в каком-то смысле видел. Ошибки тут быть не могло – он ловил её невидимые взгляды, поворачивал голову ровно в ту сторону, куда она поворачивала свою, и даже копировал выражение лица.

– Вижу я тебя, Немила, – подтвердил он. – Вижу, свет моих очей, можешь не сомневаться в этом. Величай меня поганым, гнилым, нечистым – как тебе будет угодно. А я всё снесу не ропча, всё снесу. Заради тебя снесу!

Немилушка уж было начала возражать, да вовремя вспомнила: какой бы дух ни лил мёд, сладкий, жидкий, что патока, всё одно. Злой дух есть злой дух.

– Хочешь узнать, что они со мной делали? – воспросил дух, подавшись всем телом Ивана вперёд. – Видишь, мои губы опухли? То чистый яд к ним прикладывали. Издеваются над Иванушкой твоим, да только мне всё нипочём.

Принялась Немила разглядывать рот царевича и нашла, что губы вправду несколько краснее и полнее стали. Но и только! В остальном царевич сегодняшний не отличался ничем от царевича вчерашнего, а пожалеть его стоило лишь за цепи, кандалы и невозможность встать да поразмяться.

– А-а, ликуешь? – презрительно выплюнул дух из царевичевых уст. – Думаешь, как хорошо, что шкурку твоего любименького не сильно попортили? А не стоит так радоваться, мои мучители сказали, что до сих пор я имел честь испытать на себе лишь цветочки. Будут ещё ягодки. И тогда твоему царевичу совсем худо придётся.

Дух распластался по дереву, прикрыл глаза, потом снова их открыл, сложил губы трубочкой и сдул со лба чёлку.

– Ты лучше расскажи – нет, не какими судьбами пожаловала – а каким таким чудом смогла стащить у Яги сокровище старинное, каковое столетиями хранилось под самой надёжной защитой? Сокровище, каковое никто до тебя не смог утащить из-под её длинного носа?

– Ой, да я…

Немила поотнекивалась немного из скромности, но гордость за самое себя и за свою смекалку снедала душу, и язык её развязался сам собой: она рассказала и про дочурок, и про сундучок, да ещё случайно заикнулась про другие сокровища, которые хранились в сундуке.

– Меч самоцветный, говоришь? Кладенец, не иначе, – кивнул дух. – Да, неплохо бы таким разрубить цепи… – тут он осекся и резко поменял тему: – Немилушка, я так хочу покинуть это бренное тело! Веришь, сей же час освободил царевича, да в лесу бы укрылся, раны душевные зализывать, вот только загвоздка одна… Понимаешь?

– Какая? – спросила Немилушка.

– Не отпустит меня Яга, запрёт в этом тесном дворике, заставит себе прислуживать. Нет, не бывать этому! Уж лучше…

Царевич, то есть, дух, сокрушённо повесил голову, загрустил. Немила подалась к нему навстречу, головку засаленную на своей груди пристроила. Передалось ей настроение духа, она тоже опечалилась.

И Иванушку ей хотелось вернуть, и духа было жалко, а ещё… Ещё кой-какие мысли непрошенные приходили ей на ум, но боялась она их озвучивать. А вот дух – не побоялся.

Припал тот к груди охотно и зашептал-забормотал вкрадчиво:

– А приходило ли тебе на ум, Немилушка, что если я исчезну, то твой Иванушка может не узнать тебя и не вспомнить? Что ты тогда делать будешь, со своими детишками и со своей мечтой заветной? Разобьётся она вдребезги, как глиняная канопка. Хей, суженая моя, постой, не уходи! Расскажи мне о наших детках!

– Это не наши детки, – буркнула Немила, но подзадержалась.

– Ошибаешься! – возразил дух. – Вспомни о горных людях! Я был с вами третьим, окромясь того – я управлял телом! Значит, это и мои детишки тоже! Они

Немила вспыхнула и отстранилась.

Дело было вот в чём: горные люди, к неудовольствию жителей равнин, имели обычай к каждой женщине сватать по двое, трое женихов, за которых та в итоге выходила, а дети от таких браков имели по нескольку отцов за раз, внешне и по характеру наследуя понемножку от каждого.

– Наши детишки – те ещё проныры, а? Девочки, говоришь? Две? – весело затараторил дух, словно не замечая, как лицо Немилы становится всё более кислым и вытянутым. – А хорошо, что они родились девочками! Хотя, с другой стороны, какая разница? И те, и эти живут одинаково недолго.

Немила надеялась, что своим присутствием сможет поддержать настоящего Ивана, но не желала иметь дел со злоязычной душонкой, которая даже связанная и поверженная продолжала издеваться. Она со злостью отпихнула Ивана и вскочила на ноги.

– Эй, уйти хочешь? Лечь в уютную постельку и предаться приятному сну со всеми удобствами? – угадал дух. – Подожди, Иванушка не хочет тебя отпускать! Иванушке будет тебя не хватать! Он же твой суженый, как ты можешь меня бросить?!

Немила вскочила на ноги – пожалуй, слишком быстро – и уже развернулась к духу спиной, когда тот бросил вдогонку, уже более спокойным тоном:

– Коли так, приходи завтра. Если я выживу.

Она на пару мгновений застопорилась, оглянулась через плечо, нервно выдохнула и, ничего не ответив, вприпрыжку побежала к избе.

Ступени коричневого дерева, перила, дверь, которая пропустила внутрь так же свободно, как и наружу, внутри – тишь да покойное посапывание в три рта.

Подушечками пальцев она коснулась пушистой оторочки, приподняла шапку над головой и, бережно придерживая с двух сторон, положила в ноги детям, чтоб те побыстрее вернули вещь на место.

Свеча в избе уже догорала, но Немила могла поклясться, что это не та свеча, которую она самолично зажигала, а новая. Видать, заболталась она с духом, не заметила, что времени прошло уж очень много.

Задула она свечу, отчего в избе настала самая настоящая ночь, затем легла и по привычке натянула одеяло до самого носа, да так крепко уснула, что за всю ночь не услышала ни одного шороха в избе. Проснулась она в самый разгар утра, о наступлении которого ясно свидетельствовали остывшие кушанья на столе и голодный рёв, доносившийся из угла избы.

– Иду, иду, – не успев протереть глаза, Немила залпом выпила полкрынки молока и рванула к люльке, чтобы успокоить детей и дать им то, что они требовали. А во время кормления, сонная, замечталась. Такое с ней случалось часто.

«Вот стану царицей, и будет у меня кормилица. Две кормилицы! И куча прислужников, так что я буду вольна целыми днями гулять по терему, по городу и вдоль моря, а как Радость с Грустью подрастут, так я их сосватаю купцам, что торгуют с горным царством, а я взамен омоюсь в золоте и самоцветах их даров».

После завтрака она вновь взялась за зеркальце. Первым делом волновала её судьба батюшки. Найти батюшку оказалось делом недолгим. Тот был в горнице, и она вся была заполнена самыми важными людьми деревни.

Батюшка сегодня выглядел много лучше, его щёки порозовели и как будто пополнели, плечи распрямились, он был оживлён, несколько беспокоен, много жестикулировал, порой хватался за голову, но таким батюшку Немила привыкла видеть, так что скоро сердце её успокоилось, перестало болеть так сильно.