– Стражи света как младенцы! Они пользуютсядетским шампунем! – сообщила она, вернувшись.

Улита хихикнула и даже сбегала посмотреть.

– Ты права! На нем даже написано: «не щиплетглазки»! – умилилась она, возвращаясь. – Только знаешь, небось, каквсё было? Эссиорх обычно приходит в магазин и бубнит по списку: «Шампунь –один. Паста – одна. Порошок – один. Мыло – три». Марки он принципиально незапоминает и даже не разрешает их при нем произносить.

– А это еще почему?

– Он говорит, что потребительство заразнеегриппа. Грипп – сомнительное удовольствие на две недели, а потребительство – навсю жизнь.

Вихрова пару раз обошла мотоцикл и пришла квыводу, что, если между рулем и батареей натянуть веревку, его вполне можноиспользовать для сушки белья. Закончив на этом хозяйственные размышления, Натарухнула на диван и принялась ныть, что у нее устали ножки и она умирает.

– Если тебе нечего делать – почитайчто-нибудь, – с досадой сказала Улита, дергая подбородком в сторонукнижного шкафа.

Она стояла у окна и озабоченно размышляла, гдесейчас Арей. Однако оказалось, что скучающей Нате было не настолько нечегоделать, чтобы открывать книгу.

– Я не люблю читать. Мне интереснее жить. Всущности, вся литература – это сплошное «Жил-был Вася». Только очень умнымибуквами! – заявила она.

Книги, продолжала Вихрова просто и логично,это разговор с мертвецами. Ведь большая часть писателей уже мертва, не так ли?Вот пусть те, у кого есть время и желание, беседуют со своими мертвецами сами,если им так хочется. У нее, Наты, такого желания нет.

* * *

Пока Ната рассуждала, а Чимоданов развлекалсвое величество бытовыми поджогами, Корнелий вышел на балкон и стал смотреть посторонам. Внизу листом молодой сирени дрожал свежеумытый город. Казалось, еслинапрячь слух, можно услышать, как жадно и быстро растет трава, решительнораздвигая тонкими зелеными пальцами землю.

Последние грустные жертвы недавнего дождяпостепенно сползались к своим каменным норкам, где жили как в сотах, надголовами друг у друга, хотя повсюду, всего в сотне километров в любую сторону,лежала огромная страна. Многие промочившие ноги уже не береглись и решительношагали через лужи, из чувства самонаказания выбирая самые глубокие места. То,что на них давно уже и нитки сухой не было, доставляло им мрачноеудовлетворение. Другие, самые упорные, еще пытались идти по бровкам, узкоступая и время от времени совершая головоломные прыжки.

Метрах в пятидесяти от подъезда прогуливалсямаленький горбоносый суккуб с сиреневым зонтиком, похожий на бедуина. Онпредлагал всем проходящим мимо женщинам на руках перенести их через большуюлужу. Платой, разумеется, служил эйдос. Дела у суккуба шли неплохо. Он был подохмуряющим мороком, и каждая видела в нем свой идеал мужчины – кто-то кудрявогоблондина с лицом самодовольного пупса, кто-то томного брюнета с нервнымипальцами пианиста и плаксивым голосом околотворческого истерика, кто-тобаскетболиста с вытатуированной пантерой на крепкой руке, а кто-то и надежноготрудоголика из крутого офиса – с толстым бумажником и бедной фантазией, какпотратить его содержимое.

Расставание с эйдосом происходило темстремительнее, чем меньше промокшая женщина признавала у себя сам фактсуществования души. Сумочку с кошельком и ключами она, разумеется, не отдала бы(еще чего!!), а вот гипотетически существующей душой распоряжалась легко иотважно. Едва формула отречения произносилась до конца, суккуб равнодушноставил размечтавшуюся бедолагу в самое глубокое место лужи и, запустив руку полокоть в грудную клетку, выуживал из нее свой трофей.

Через пять секунд обворованная женщина ни очем уже не помнила. Она ощущала себя совершенно разбитой и мечтала об одном:добраться до ванной, а потом сразу пойти спать и спать вмертвую, без снов иметаний.

Эх! Красота, красота! Созданная для сердец,она стала тщеславной игрушкой плоти. Плохо, если восприятие ее идет от скучногобухгалтера-разума, а не от всеведающего сердца, которое обмануть гораздосложнее.

Животным, как существам без эйдосов, в этомплане проще. Стражей мрака они не интересуют и существуют в конкретномпредметном мире, где ценность имеет только то, что можно съесть, а враг толькотот, кто может съесть тебя. На отвлеченности у них времени нет. Прекраснаялошадь не склонна любоваться прекрасной бабочкой да и на собственную пышнуюгриву она по большому счету ржать хотела.

Корнелий потянулся за флейтой, и застигнутыйврасплох суккуб сполз в лужу кучкой грязи и тряпок. Теперь, если пройти рядом,можно было подумать, что кто-то выбросил в лужу некоторое количество старойодежды и ботинки. Через несколько минут, привлеченная использованием боевоймаголодии, сверху спикировала двойка златокрылых и, махнув рукой Корнелию,ловко выудила из лужи освобожденные эйдосы.

Впрочем, радоваться за них было еще рано.Закон света непреложен. Не оставлять эйдос у себя, пока живо тело. Все отнятыеу суккуба трофеи будут возвращены владельцам, а те не исключено что ухитрятсяпотерять их снова. И не факт, что очередной суккуб или комиссионер будутперехвачены вовремя. Кому-то из чрезмерно жалостливых стражей казалось, чтоперехваченные у мрака эйдосы возвращать хозяевам не стоит. Тот, кто потерял иходнажды, легко может сделать это и повторно, однако Троил оставалсянепреклонен: «Эдем надо заслужить! Свет помогает находить пищу, а непережевывать ее! Наша задача – показать гору, на которую надо подняться, акарабкаться по скале или скатываться вниз – личный выбор каждого».

У Корнелия была привычка, оставшаяся от долгихлет пребывания в Эдеме. Каждый вечер он собирал в кучку разрозненныевпечатления и эмоции минувшего дня. Определял, что было хорошо, что не очень, ичто можно сделать, чтобы впредь не допускать сегодняшних ошибок. Только в этиминуты в нем и просыпался истинный страж, в другое время по уши зарытый в пепелсоблазнов человеческого мира.

Пока Корнелий разгребался со своим дневныммусором, сверху юркой змейкой спустился тонкий канат. По канату кто-томолниеносно соскользнул, а в следующий момент рука в черной перчатке зажалаКорнелию нос и рот.

– Стоять тихо, ботан! Не рыпаться!

У связного света появилось сердитое желаниеукусить перчатку. Он даже предпринял для этого определенные попытки, ноперчатка вкус имела железный и крайне противный. Заметно было, что ей чащепереворачивают канализационные люки, чем сортируют пакетики с ароматнымчаем-каркаде.

Корнелий закашлялся. Скользнув глазами вниз,он увидел десантные ботинки скорее действительно солдатской, чем спортивнойсерии, и кожаные брюки со следами грязи и ржавчины.

– О, привет! – попытался сказать он вперчатку.