– «Я думаю, что мечты – странная штука. Онимогут всё. Всё зависит от их силы и постоянства», – процитировал Корнелийи уже от себя добавил: – Если же силы и постоянства нет, то мечта становитсядряблой как нетренированное тело.

Как страж света, он способен был читать мысли.Не те суетные, мимопроходящие, но главные, доминантные, из которых и сплетеналичность. Евгеша вздрогнул всем телом, будто кто-то подошел в темноте, зажалему рот рукой и ткнул шилом, медленно погрузив его на всю глубину.

– Да. Так и есть, – обреченно произнесон.

Корнелию стало жаль его. Евгеша представилсяему могучим великаном, которого кто-то по злому умыслу опутал обычными нитками,да так, что ни рвануться, ни дернуться. И вот великан лежит, смотрит на нитки,и обидно ему, и горько, и больно, да только что поделаешь? Можно, конечно,рвануться и нитки лопнут, но это будет больно, а к боли великан пока не готов.

– Хочешь я тебе помогу? – великодушнопредложил Корнелий.

– Как?

– Да очень просто. Назови какое-нибудь время!

– Зачем?

– Назови! Ну там час дня, два часа и такдалее!

– Семь часов вечера! – сказал Мошкин,проявив некоторую самостоятельность.

– Прекрасно! Послезавтра ровно в семь вечераона будет ждать тебя на станции… м-м-м… «Красные Ворота» в центре зала. Ейбудет казаться, что пригласил ее именно ты. Твоя задача не разрушить иллюзию –вот и всё.

– А почему на «Красных Воротах»? –удивился Евгеша.

– Потому что надо же проявить хоть какую-тооригинальность! У памятника Пушкина банально. Ночью на кладбище… фрр… слишкомготично. Готика надоела уже всем и давно.

– А если на «Тверской»?

– Ну уж нет! – заупрямилсяКорнелий. – На «Тверской» и «Маяковской» встречаются безнадежно пошлыелюди, страдающие параллельно с банальностью географическим кретинизмом инезнанием Москвы. Я вот, например.

* * *

Когда они вернулись с сумками и чемоданом,Эссиорх стоял у окна с бритвой и за отсутствием зеркала брился с помощьюцифрового аппарата. Щелкал, проверял, где остались островки щетины и убирал.Нормальное зеркало не так давно разбил Корнелий, когда, развоевавшись, сам себявызвал на «шесть и по хлопку!» Который из двух Корнелиев победил – неясно, нозеркало проиграло в любом случае.

– Хочешь я тебя побрею? – предложилаУлита, огорченная, что ей не удалось выбросить ботинки, в которые Эссиорхвцепился мертвой хваткой.

Хранитель отказался.

– Боишься доверить мне бритву? Она безопасная.Такой белую мышь в две недели не зарежешь, – успокоила его ведьма и,поразмыслив, деловито добавила: – Хотя, можно, конечно, попытаться.

Однако, как выяснилось, резать бритвой белыхмышей не входило в жизненную программу Эссиорха.

– Не в том дело, – ответил онуклончиво. – В таком ответственном деле, как мужское бритье, женщинамнельзя доверять в принципе. У них для этого слишком подвижная психика и слишкомбольшая тяга к экспериментам над своей и чужой внешностью. Оставишь ещекакой-нибудь островок на подбородке. Не хочу, чтобы Кареглазов дразнил меняАрамисом.

Улиту это не напугало.

– Не комплексуй ты! Мода бегает по кругу иникогда из него не убежит. Если хочешь одеваться с опережением на месяц –надень брюки своей мамы, в которых она сдавала первую в жизни сессию. На год –вытащи из шкафа платье своей бабушки, сдуй с него окуклившуюся моль и добавькакой-нибудь легкомысленный шарфик.

Перспектива сдувать моль неприятно напряглаЭссиорха.

– Можно я не буду надевать платье моейбабушки? – спросил он мягко.

– Да запросто! – разрешила Улита.

Она уже потеряла к бритью интерес. Ее уже грызголод, а инспекция холодильника принесла самые неутешительные результаты.

– На твоем месте я бы его вообщевыключила! – сказала Улита, досадуя. – Чего заставлять бедное белоеживотное морозить, если внутри у него ничего нет?

– Как это ничего? Там было молоко имасло! – возмутился Эссиорх.

– И где они сейчас?

– В настоящий момент они дружат, – сказалхранитель, похлопав себя по животу.

– Они пусть дружат, а я с тобой не дружу! Эйты, сбегай купи нормальной колбасы! – приказала Улита Чимоданову,сообразив, что применять магию сейчас, когда резиденция мрака разрушена и Арейв бегах, будет глупо и неосторожно.

– Нормальную? Хочешь сказать, что раньше япокупал психованную? Назло никуда не пойду! – возмутился Петруччо.

В результате за колбасой послали безотказногоМошкина. Из окна было видно, как он прыгает по доскам и кирпичам, переправляясьчерез ставший рекой тротуар.

Деловая Ната уже отправилась в соседнююкомнату и разбирала чемодан, спеша занять побольше вешалок в шкафу. Она ужепредчувствовала, что им предстоит здесь зависнуть.

Собственность – понятие относительное. Воробейнастолько же позволяет тебе сидеть под своим деревом, насколько ты позволяешьему летать и прыгать по своему участку, на котором это дерево растет. Инеизвестно еще, кто кому делает большее одолжение.

Светлые стражи это прекрасно понимают, поэтомувселение Наты, Улиты и Чимоданова в трехкомнатную квартиру, где уже жилиКорнелий и Эссиорх, произошло легко и естественно, без обострения берложныхинстинктов. Один только Чимоданов грубо отвоевал себе отдельный угол,отгороженный от остальной комнаты легкой декоративной перегородкой. Угрожаябоевым топором, он перетащил туда два стула, кухонный стол и тотчас что-топоджег. Мошкин, поселенный вместе с Чимодановым, трагически вздохнул имучительно задумался на размытую тему.

Улита с Натой были водворены в среднюю комнату– с двумя большими окнами и книжным шкафом, где, кроме них, уже жил дряхлыйпенсионный мотоцикл «Восход», который Эссиорху отдал один его приятель,женившийся на дочери военного.

– У них теперь в квартире идеальный порядок!Все блестит, полировка сияет. Годовалый ребенок раскормлен до состояниявзрослого прапорщика. Яйца варятся ровно пять минут. Если четыре минуты – этонедоработка. Если шесть – катастрофа. С байкерством, бедняге, конечно, пришлосьзавязать. Ему дали на это двадцать три часа сорок две минуты, – задумчивосказал Эссиорх.

На «Восходе» он не ездил, но и избавляться отнего было жаль.

Закончив разбирать вещи, Ната наведалась вванную и мимоходом помыла голову. Голову Вихрова мыла всегда молниеносно, тратяна это не больше эмоциональных усилий, чем на чистку зубов.