— Во-первых, по невежеству в этом деле, а во-вторых — по привычке, — резко ответил Витте. — Мы привыкли к бумажно-денежному обращению, как привыкают к хронической болезни, хотя та и ведет к полному расстройству организма. Что же прикажете, лежать и молча ждать смерти?

Верховский закатил глаза и сел на место, всем своим видом показывая, что никаких его сил продолжать разговор с этим самоуверенным господином он больше не имеет.

— Вот у меня письма от участников Петербургского собрания сельских хозяев, — поднял над столом бумаги профессор финансового права Петербургского университета Ходский. — Все лица, заинтересованные в экспорте наших продуктов, считают, что денежно-бумажное обращение им вполне выгодно, так как с понижением цены нашей валюты они получают больше.

— Это мнение ошибочно, — все с той же страстью возразил министр финансов. — Продавая, к примеру, хлеб за границу, наш землевладелец, конечно, получит больше рублей, когда будет обменивать их на вырученные, скажем, франки, но ведь тратить-то эти рубли он будет здесь, у себя на родине! И платить он здесь будет больше — за все то, что потребляет и чем пользуется. В чем же здесь выгода? Получил больше, но и потратил больше. Однако это обстоятельство ваши землевладельцы в расчет не принимают, ибо, не будучи экономистами, не могут соображать зависимости одной цены от другой.

— А что вы предлагаете нам делать с этим ультиматумом? — раздался голос великого князя, выудившего нужный листок из красной папки с золоченым двуглавым орлом.

Присутствующие переглянулись. Настала тишина. Этот вопрос ожидался как последний и решительный удар по непотопляемому министру.

— Угроза, кажется, весьма серьезная, — продолжил великий князь, — если допустить, что у злоумышленников имеются возможности, о которых они говорят. Я не призываю идти на поводу у революционеров, но не есть ли это повод пересмотреть наши реформаторские планы?

— Ваше высочество, за ультиматумом ничего нет! — твердо заявил реформатор. — Формула изготовления золота, которой враги пытаются запугать правительство, — чистейший блеф. Обман! Чиновником сыскной полиции Ардовым проведен следственный эксперимент, ведущие светила нашей науки признали формулу фальшивкой. На сегодняшний день опасность вброса дешевого золота полностью исключена.

Послышался возбужденный шепот: вельможи на разные лады повторяли прозвучавшую фамилию, пытаясь выяснить друг у друга, что это за «иван-царевич», выскочивший невесть откуда на спасение уже, казалось бы, поверженного министра.

— Ваше величество, — Витте обратился к государю, — «золотому стандарту» ничто не угрожает! Его введение поставит Россию в финансовом отношении в один ряд с другими великими европейскими державами.

Государь обвел взглядом присутствующих. Настала звенящая тишина.

— Что ж, господа… — тихо проговорил он. — Сергей Юльевич сумел развеять все наши сомнения. Полагаю, реформу следует утвердить.

Илья Алексеевич лежал в постели, обложенный грелками. Благодаря заботам Жаркова он постепенно приходил в себя. Очистительные процедуры, через которые заставил его пройти Петр Павлович, были чрезвычайно неприятны и даже мучительны, но зато сейчас, спустя сутки после употребления того злосчастного лимонада у дома Аладьина, чиновник сыскного отделения чувствовал себя вполне сносно.

Сверяясь с рисунком из статьи в английском журнале «The Lancet», криминалист соорудил у постели больного инфузионную систему из подвешенной в изголовье перевернутой стеклянной колбы и тянущейся от нее резиновой трубки, на конце которой имелась особая инъекционная игла системы Праваца, любезно предоставленная доктором Трояновым из Обуховской больницы. Игла была всажена в вену Ильи Алексеевича, и через нее в кровь больному непрерывно поступал из колбы особый изотонический раствор, специально приготовленный Жарковым по рецепту Альберта Ландерера. Через стеклянную вставку в трубке Петр Павлович проверял, не образовались ли воздушные пузырьки в жидкости, идущей к вене.

С самого утра к Илье Алексеевичу тянулись визитеры.

Княгиню Баратову так впечатлила инфузионная конструкция, что она в первые мгновения едва не лишилась чувств. Впрочем, научные пояснения Жаркова вполне успокоили Анастасию Аркадьевну и даже вызвали известный интерес. Ссылаясь на опыты Винтерштейна с лягушками, Жарков так расхваливал метод инфузионной терапии, что почти убедил ее сиятельство пройти сеанс насыщения крови глюкозой в целях улучшения питания сердечной мышцы. Сошлись на том, что сначала воздействию будет подвергнут камердинер Харитон.

— Я так рада, что вы предотвратили крах золота, — обратилась крестная к Илье Алексеевичу, поправляя на шее роскошное золотое ожерелье из медальонов, связанных пучками роз.

— Ему ничто не угрожало, — еле слышно вымолвил Ардов и улыбнулся.

— Но как же! — удивилась княгиня. — Август Рейнгольдович поведал мне под строжайшим секретом, что если бы не вы, реформы пошли бы прахом! А теперь у нас есть основа для процветания, и вскоре мы встанем в один ряд с великими державами. Если бы вы знали, как я горжусь вами.

Анастасия Аркадьевна провела еще какое-то время у постели больного, поведала о последних новостях и предупредила, что как только Ардов почувствует себя лучше, они тут же отправятся на курорт в Карлсбад или Баден-Баден.

Заглянул и господин обер-полицмейстер.

— Полный, совершеннейший триумф, — охарактеризовал он положение Витте после заседания. — Мы не только защитили реформу, но буквально смели с ее пути всех завистников и недоброжелателей! Это, конечно, целиком ваша заслуга, Илья Алексеевич.

Август Рейнгольдович кашлянул, чтобы привлечь внимание Жаркова, которому дал понять взглядом, что желал бы остаться с больным tête-à-tête. Петр Павлович поспешно удалился.

— Я тут заглянул в ваш формуляр, Илья Алексеевич… — издалека начал Райзнер. — Что-то, смотрю, засиделись вы в титулярных советниках, право слово! — Обер-полицмейстер сделал вид, что не помнит, как год назад сам же и выхлопотал Ардову этот чин в благодарность за услугу в одном деликатном деле. — Думаю, в виде исключения и не дожидаясь, так сказать, положенных сроков имеются основания представить вас к чину коллежского асессора.

Обер-полицмейстер улыбнулся своей самой обворожительной улыбкой.

— Это невозможно, в таком же чине майор Троекрутов, — счел свои долгом напомнить Илья Алексеевич, опасаясь, что повышение чиновного класса расстроит его отношения с непосредственным начальством в третьем участке.

— Я вот что подумал, Илья Алексеевич… — отозвался Райзнер. — Отечество нуждается в ваших талантах. Надо бы вам подумать о переходе на новое место.

— Вот как? — Ардов насторожился. — И куда же?

— В Третье управление.

— В жандармы? — Ардов аж привстал в постели.

— Ну что вы, что вы так разгорячились? — поторопился успокоить молодого человека Райзнер. — Да, в жандармы. Можно подумать, сыскная полиция — это гвардия!