Во времена Мольтке люди рассматривали Генеральный штаб как институт, в котором даже невозможное было возможно, и в этих статуях люди видели больше чем просто изображение человека. В годы заката правления Гогенцоллернов лицо, ставшее последним начальником прусского королевского Генерального штаба, воспринималось олицетворением в человеческом образе силы государства, утешением для нерешительных и надеждой для неуверенных.

Все же Гинденбург относился к прошлой эпохе. Он не кривил душой, когда говорил, что его место – в Германии Бисмарка и Вильгельма I. В этом он сильно отличался от Людендорфа, обладавшего почти бешеной работоспособностью и экстраординарными организаторскими способностями, но, по сути, бывшем ограниченной личностью. Людендорф являлся прекрасным специалистом, но для плодотворной деятельности ему была необходима руководящая рука человека, обладающего более широким и сбалансированным кругозором. В целом Гинденбург был не способен играть эту роль. Однако они прекрасно дополняли друг друга, хотя их личные отношения были далеко не так идеальны, как казалось многим. Эти два имени так же неотделимы друг от друга, как имена Блюхера и Гнейзенау, несмотря на то что их партнерство носило совершенно иной вид.

Гинденбург и Людендорф имели мало общего, за исключением частностей. Оба происходили из обедневших семей землевладельцев. Когда-то существовали огромные поместья Бенекендорфов в Восточной и Западной Пруссии, к которым после свадьбы наследников родов добавились поместья Гинденбургов. Практически все было потеряно в период аграрного кризиса, наступившего после освободительных войн. Поэтому, как у большинства офицеров из юнкеров, большая часть жизни Гинденбурга прошла в бедности, и только в старости он смог удовлетворить страстное желание вернуть семейное поместье в Нойдеке.

Его карьера, успешная в профессиональном плане, в общем-то ничем не примечательна. Лейтенант в гвардейской пехоте, два срока в Генеральном штабе, глава военного департамента прусского военного министерства (единственный случай, когда ему пришлось столкнуться с политической сферой деятельности), начальник штаба армейского корпуса, командир дивизии. С 1903-го по 1911 год он командовал 4-м армейским корпусом в Магдебурге. На протяжении всей жизни прусская армия и Генеральный штаб олицетворяли для него весь мир. Ничто иное его не интересовало. Человек не должен забивать голову всякой ерундой, резко заявлял он, когда речь заходила, к примеру, о гуманитарных науках. Он открыто признавался, что, кроме книг по военной тематике, за всю сознательную жизнь не прочел ни одной книги. Он был типичным представителем своего класса, полностью осознающим свое положение, тактичным, обладающим чувством собственного достоинства, рассудительным, лишенным воображения и отличавшимся свойственной крестьянам узостью ума. Он был тем, кого немцы называют «ein amusischer Mensch», человек, у которого отсутствует «чувство прекрасного», хотя настоящий генерал обязательно должен быть творческой личностью и обладать артистическим талантом.

Людендорф тоже был ein amusischer Mensch. Его отец, землевладелец, в 80-х годах обанкротился и стал зарабатывать на жизнь, занимаясь страховым бизнесом. Сын волей-неволей затаил обиду, что свойственно людям подобного склада, на несправедливость судьбы. В воспоминаниях Людендорф пишет, что отец был культурным человеком. Довольно странно, если учесть, что его поместье находилось на голых равнинах Восточной Эльбы, начисто лишенных каких-либо очагов культуры. Старший Людендорф во время кампании 1870 года был офицером запаса. В его комнате, кроме обычной мебели, было несколько военных сувениров в память о войне, а именно меч, патрон и кусок обоев из поместья близ Седана. Единственным украшением комнаты был алебастровый бюст Фридриха Великого.

Людендорф, как и Гинденбург, прошел через суровое испытание кадетской школой и стал пехотным офицером. В Военной академии его преподавателем был генерал Меккель, реорганизатор японской армии, который порекомендовал Людендорфа в Генеральный штаб. Темно-синяя форма с серебряной оторочкой по воротнику и брюки с красными лампасами значили для Людендорфа больше чем просто признак успешной военной карьеры. Это был знак восстановления его в социальных правах.

В 1908 году Людендорф возглавил сектор развертывания. Работа была для него всем. Он рассматривал все мыслимые и немыслимые обстоятельства, которые могут повлиять на изменение боевой ситуации. Причиной того, что он был более отгорожен от мира, чем офицер из любой страны, занимающийся такой же работой, была крайняя замкнутость именно германского офицерского корпуса. Во время штабных поездок Людендорф изучил свою родину и поездил по миру. Он побывал в России, Англии и Норвегии, но смотрел на все исключительно глазами офицера Генерального штаба.

Людендорф отличался невероятным честолюбием и вызывающей самонадеянностью, которая, при определенных обстоятельствах, толкала его на нарушение традиций Генерального штаба. Так, вскоре после сражения при Танненберге он заметил: «Когда я выиграл битву при Танненберге…» – непростительное пренебрежение кодексом Генерального штаба. Согласно его собственному признанию, Гинденбурга он рассматривал как некий полезный символ, считая, что массам необходим символ подобного рода. Подобное высказывание равносильно тому, что Людендорф рассматривал Гинденбурга как «соломенное чучело».

В свою очередь, Гинденбург, обладавший солидной долей здравого смысла и некоторой хитростью, унаследованной от предков, прекрасно понимал, что его советник наделен высочайшей технической эрудицией и, как и большинство генералов, стремится к власти. Гинденбург принимал свое положение с тем смирением, которое зачастую отличает умного человека.

II

Произошел ряд серьезных изменений. Подполковник Ветцель сменил Таппена на посту начальника оперативного отдела. В этом не было ничего странного. Ветцель, одаренный богатым воображением, был не только человеком с широким кругозором, но и лучше, чем Таппен, разбирался в принципах современной войны. Тогда же значительно возросшие военно-воздушные силы, обнаружившие стремление выделиться в отдельную службу, поступили в распоряжение Генерального штаба. К политическому отделу добавился специальный сектор по взаимодействию с министерством иностранных дел, который возглавил некий капитан фон Шлейхер. Все это соответствовало основной тенденции, проповедуемой Людендорфом, о совместной ответственности командующих войсками и прикрепленных к ним офицеров Генерального штаба за принимаемые решения. В особенности это относилось к начальникам штабов. В результате Генеральный штаб смог больше прежнего навязывать свою волю.

Генеральный штаб стал занимать в жизни нации особое место. Теперь он занимался вопросами прессы, кинематографии, пропаганды, вооружения и продовольствия. Мы уже говорили, что император должен был удерживать равновесие между разными соперничающими структурами. Формально это положение сохранялось, но, как мы помним, чем дальше, тем больше император понимал, что эта задача ему не по плечу. В равной степени это относилось и к канцлеру. Бетман-Гольвег не был настолько сильной личностью, чтобы энергично воспротивиться военному влиянию. Не лучше обстояло дело с рейхстагом. Либеральная оппозиция равнодушно относилась к происходящему. Социалистов лишили возможности как-то повлиять на ход событий. Однако социалисты, несмотря на наличие в своих рядах таких людей, как Эберт, Винниг, Носке и Лиджон, испытывали недостаток выдающихся личностей. Штресеман, представлявший национал-либеральных реформаторов, совершил грубую ошибку, стремясь завязать партнерские отношения с высшим командованием. После Бисмарка никто уже не мог навести ужас на рейхстаг, а император, рассматривая законодательный орган не более как сборище болтунов, даже не пытался найти точки соприкосновения с ведущими парламентариями.