— С Алферовым-то? Да ничего с ним не будет. Прощения у него, конечно, никто просить не станет. Посадят на губу за самоволку и отпустят. Вижу, тебе это не по душе?

— Да как сказать… Если он не виноват, то, конечно, пусть гуляет. А что, если допустить, что он… — Плетнев замялся. — Ну, что есть хоть один процент вероятности, что он в этом замешан?

— Да хоть два, — сказал Турецкий. — Нет улик и доказательств — нет вины.

Беседуя, Турецкий и Плетнев подошли к палате, в которой лежал генерал Свентицкий.

Дежурный офицер у двери палаты узнал их и, пожав сыщикам руки, впустил внутрь — без особого, впрочем, энтузиазма.

Войдя в палату, Турецкий остался стоять у двери, а Плетнев прошел к высокой белой кровати, на которой лежал, выпростав руки на одеяло, генерал Свентицкий. Выглядел он неплохо. Лицо по-прежнему был осунувшимся, но кожа уже не была такой пергаментно-желтой, как в прежние дни. Судя по всему, кризис миновал, и здоровье генерала постепенно шло на поправку.

Остановившись возле кровати, Плетнев вскинул руку к виску и браво произнес:

— Здравия желаю, товарищ генерал. Рад, что вы поправляетесь.

Свентицкий улыбнулся:

— Привет, Антон. Да, вроде снова становлюсь человеком.

— А до сих пор кем были? — шутливо поинтересовался Плетнев.

— Мумией, — в тон ему ответил Свентицкий.

— Что ж, для мумии вы выглядели совсем неплохо, — пошутил Плетнев.

Генерал засмеялся, но затем внезапно закашлялся. Лицо Плетнева встревоженно вздрогнуло, но Свентицкий, заметив его тревогу, сделал рукой успокаивающий жест, словно говорил — «ничего страшного, это со мной бывает».

— Вы хотели нас видеть? — спросил Плетнев, когда генерал прокашлялся.

Свентицкий кивнул и сказал, обращаясь к обоим сыщикам:

— Садитесь, коллеги.

Плетнев сел на стул. Турецкий поблагодарил, но остался стоять, прислонившись спиной к стене.

— Мне Наташа все рассказала, — снова заговорил генерал, обращаясь на этот раз к Плетневу. — Про то, как ты рисковал жизнью, чтобы прищучить Вертайло. Я всегда знал, что ты боец, Антон, но… — Внезапно он повернулся к Александру Борисовичу: — Вы — Турецкий, не так ли?

Александр Борисович кивнул:

— Он самый.

— Я слышал про вас… Спасибо.

— Не стоит, Андрей Владиславович, — ответил Турецкий.

Генерал слегка приподнялся в постели и, поморщившись от боли, гневно проговорил:

— Вертайло этот, вот подлец! Надо было с ним еще тогда разобраться…

— Ничего, — успокаивающе сказал Плетнев. — Этот уже отпрыгался. Теперь сядет всерьез и надолго.

— Ладно… — Свентицкий снова опустил голову на подушку. — Как твой сын, Антон?

— Васька-то? — Плетнев улыбнулся. — Да ничего. В футбол играет. Говорят, подает большие надежды…

— Молодец. — На сухих губах генерала появилась мечтательная улыбка. — Мне бы тоже — мальчишку… Постреленка. Но, видать, не успел. — Свентицкий слегка качнул головой, словно прогонял наваждение, и снова посмотрел на Плетнева. — Боевое прошлое вспоминаешь? — спросил он дрогнувшим голосом.

— Извините, — проговорил от двери Турецкий, повернулся и вышел из палаты.

Мешать двум боевым товарищам вспоминать прошлое ему не хотелось. Да и быть третьим лишним при чужом душевном разговоре тоже было неприятно.

В больничном коридоре Александр Борисович сел на диван и, взяв со столика журнал, принялся лениво его листать. Журнал был старый, если не сказать ветхий. Турецкий поднял рассеянный взгляд и посмотрел в окно, в то самое, через которое неизвестный злоумышленник выстрели в охранника генерала.

«Неизвестный? — внезапно подумал Турецкий. — Но ведь он уже известен. В генерала стрелял Вертайло. Мотив налицо, ствол тоже подходящий».

Неожиданно на ум Александру Борисовичу пришли слова Плетнева: «Только я вот чего не пойму. Вертайло тщательно подготовился к первому покушению на генерала, стрелял из своего бесшумного оружия — несмотря на то что это было на улице. А второе покушение доверил какому-то дилетанту. Который мало того что не выполнил задание, так еще и стрелял из громогласного „Стечкина“ без глушителя».

Турецкий закрыл журнал, бросил его на столик и погрузился в размышления. Действительно, было бы странно ожидать от Вертайло такой глупости. Может быть, он просто ошибся с исполнителем? Не тому доверил столь кропотливое дело? А что, такое бывает и с самыми ушлыми парнями. Время поджимало, вот и нанял для второго покушения какого-то кретина.

Александр Борисович усмехнулся и покачал головой. Да нет, ерунда какая-то получается. Турецкий машинально достал из кармана пачку сигарет, вынул одну и вставил в рот. Уже и зажигалку поднес, но тут услышал над ухом строгий женский голос:

— Здесь не курят. Хотите курить — идите в туалет или на улицу.

Александр Борисович рассеянно посмотрел на сигарету, перевел взгляд на женщину и улыбнулся.

— А, это вы. Здравствуйте! Сигарету это я по рассеянности… — Турецкий убрал зажигалку и сигареты обратно в карман. Приветливо посмотрел на девушку.

— Присаживайтесь, Наталья…

— Можно просто Наталья.

Жена генерала Свентицкого, молодая, красивая, слегка (на взгляд Турецкого) похожая на Мирей Матье, села на диван и повернула лицо к Турецкому. Их взгляды встретились.

— Александр Борисович, — заговорила Наталья, — я хотела бы поблагодарить вас. За то, что вы сделали.

— А что такого уж важного я сделал?

— Поймали человека, который стрелял в моего мужа.

— Ну, за это нужно благодарить не меня. Вернее, не меня одного, так как, признаю это с удовлетворением, моя заслуга в поимке негодяя тоже есть. Хоть и небольшая. А вообще, Антону Плетневу скажите спасибо, он вел дело. Кстати, он сейчас как раз у вашего мужа.

— У мужа? — Наталья нахмурилась и закусила нижнюю губу. — А он ничего не скажет про…

Турецкий поднялся с дивана и холодно произнес:

— Всего доброго.

Он понял, о чем хотела сказать вдова… черт, почему вдова? Жена генерала Свентицкого! Он ведь жив и будет жить! «Он ничего не скажет мужу про мою измену?» — вот как должен был прозвучать вопрос целиком.

Вот ведь бабы, кто их, дур, разберет! Изменить такому мужику с мальчишкой сержантом. Перед глазами Турецкого встало юное, смущенное лицо сержанта Алферова.

— Извините, — тихо проговорила у него за спиной Наталья. — Просто я… Не считайте, что я перед вами оправдываюсь. Или подвергаю сомнению вашу порядочность… Хотя я, конечно, оправдываюсь.

Турецкий хотел уйти, но какая-то неведомая сила удерживала его на месте. В голосе женщины слышалась неподдельная боль.