— Пороть? Нет, я тебя пороть просто права не имею, какбы мне иной раз этого ни хотелось, — рассмеялся Стас. — А вот насловах поучить тебя уму‑разуму — милое дело. Пойми, чудила, ты уже мамузапугал совсем…

— Никого я не запугивал, а если вы и ваше дурацкое киноей дороже, чем я, то пусть! У меня есть бабушка, и мы даже очень прекраснообойдемся!

— Ты все сказал?

— Да!

— А мне еще охота поговорить. Кстати, «очень прекрасно»говорить нельзя, неграмотно, но это так, между прочим. Ты, Никита, пареньумный, надеюсь, поймешь. Жизнь такая штука… Вот представь себе: мама всебросила, вернулась к тебе, ты доволен, все у тебя хорошо. Но лет через десятьты будешь взрослым, слиняешь отсюда, у тебя начнется своя взрослая жизнь,любовь, секс и так далее, а мама? Останется одна, еще не старая, но уже и нетакая молодая, чтобы начать карьеру, то есть кругом несчастная… И виноватбудешь ты! Твои капризы, твой эгоизм…

— А с вами она будет счастливая?

— Хотелось бы надеяться. Но в любом случае это будет еесобственный выбор. Понимаешь, для человека самое главное самому сделать свойвыбор, чтобы потом некого было винить. Ты же мужчина, подумай о маме. А я тебене нравлюсь, что ж, ты меня редко будешь видеть, я очень‑очень занят, и уменя свой принцип — никогда и никому не навязываться. Хотя честно скажу — я быхотел иметь такого сына, как ты. Ну вот, кажется, я все сказал, а ты давай,думай!

И Стас вышел из детской. У него было ощущение, что он водиночку разгрузил вагон бревен.

— Фу ты, ну ты!

Варя еще спала, он не стал ее будить и отправился на кухню.

— С добрым утром, Стас. Поговорили?

— С добрым утром, Анна Никитична. Поговорил, семь потовсошло!

— Хотите сок? Или кофе? Завтрак будет минут черезсорок.

— Если можно, кофе.

— Ну так что?

— Может, я самонадеянный болван, но мне показалось, чтоон меня по крайней мере услышал. — И Стас передал теще свой разговор сНикитой.

— Ну дай Бог!

Сверху донесся восторженный визг:

— Мама! Мамочка моя! Приехала!

Стас и Анна Никитична переглянулись.

— Кажется, помогло!

Сказать, что Никита признал Стаса, было бы безбожнымпреувеличением, он его попросту не замечал, но зато был нежен с Варей, а этоуже большой прогресс, так считали все взрослые в доме. Варя сияла. А Стасаточила ревность. Идиотская бессмысленная ревность. Она меня обманула, уверяла,что у нее ничего не было с тем типом, а мальчишка проболтался. Зачем онасоврала? А вот чтобы ты, кретин, не терзался, как сейчас. Ты же знал, что онавзрослая женщина, вдова, что до тебя у нее была своя жизнь, и очень страннобыло бы, если б у такой восхитительной, такой желанной женщины не было бымужика… Я все понимаю, но как болит сердце. Да нет, дело не в мужике, простоона способна соврать и соврать убедительно… А он красивый, в сто раз красивеетебя… Но она же тебя любит, черт, как избавиться от этого гложущего червя?Напиться, что ли? Нет, только не здесь, при ее сыне и матери… Надо простопоговорить с ней, объясниться, вернее объяснить, что я такой ревнивый болван, чтомучаюсь несказанно… Стоп! А что, собственно, случилось? Восьмилетний пацансболтнул про секс с Эмми. Он‑то откуда может это знать? И почему ябезоговорочно поверил парню, который меня терпеть не может, а не Варежке,которая так меня любит? Потому что сам до нее никого не любил и меня никто такне любил. Идиот, дурная башка, тебе привалило счастье, так какого черта ты сампытаешься все испортить?

В задумчивости он не услышал, как сзади подошла Варя. Обнялаего, прижалась губами к уху и прошептала:

— Ты чудо, спасибо тебе…

— Иди сюда, сядь, — он усадил ее себе наколени. — Варежка, прости, но мне хреново…

— Что такое?

— Зачем ты мне соврала?

— Что я соврала?

— Что не спала с тем типом.

— С каким типом?

— С Эмми.

— Стас, я спала с ним, но я тогда даже не слышала осуществовании Стаса Симбирцева. Поэтому твои мучения чистой воды дурь. Для меняне существует мужчин, кроме тебя, но это теперь…

— Он красивый.

— Для меня самый красивый ты, хотя у тебя столько дурив башке и морда колхозная, как выражается одна моя знакомая.

— Лизаня, что ли? — засмеялся он.

— А ты откуда знаешь?

— Она мне как‑то сказала: Стас, вот гляжу натебя, морда как есть колхозная…

— А ты что?

— А я ничего, ведь дальше она сказала, что я мега‑талантливыйи мега‑обаятельный.

— И ты растаял?

— Естественно!

Стасу вдруг стало легко и хорошо. Варежка не началаупорствовать в своей лжи, призналась, и ей тоже явно полегчало. Как здорово!

— Знаешь, мама от тебя в полном восторге.

— Я от нее тоже. Умная, красивая, сильная, отличноготовит. О такой теще можно только мечтать.

У него в кармане зазвонил телефон.

— Алло, мама? Что случилось? Что у тебя с голосом?

— Сташек, милый, ты где сейчас? Я звонила Стэлле, онасказала, вы уехали.

— Мама, говори толком, что стряслось, я же слышу, какойу тебя голос.

— Сташек, милый, папа меня бросил!

— Как бросил? — ошалело спросил Стас.

— Очень просто, ушел к молоденькой. Сташек, умоляю,возвращайся, ты мне нужен, я совсем одна, мне так плохо! Тридцать восемь летвместе, и вдруг… у меня в голове не укладывается… Сташек, я все понимаю, у васмедовый месяц, но твоя Варя хорошая девочка, она должна понять… У меня женикого нет, кроме тебя, мне так одиноко, так тяжело…

— Мама, погоди, мамочка, я не могу понять…

— Сташек, мне жить не хочется.

— Хорошо, мама, я прилечу, но не уверен, что получитсяпрямо сегодня, надо же поменять билет, потерпи хоть до завтра, я попробую. Все,мамочка, я приеду, жди!

Он отключил телефон и тихо выругался.

— Что случилось? — испуганно спросила Варя.

— Хрен знает что! Отец бросил маму!

— Быть не может!

— Ушел к молодой, старый козел!

— Ничего себе!

— Мне придется лететь, она в жуткой истерике, как быглупостей не наделала…

На террасу вышла Анна Никитична.

— Что такое, ребята?

Варя объяснила матери, в чем дело.