Павел остановился.

— А теперь скажи мне, Паша, где Анна и Евгений были на прошлом проекте?

— В Панаме, кажется. Я не помню точно.

— В Панаме не подходит, — погрустнела Виктория.

— А что, по-твоему, подходит?

— Мексика, Гондурас.

— Сейчас.

Он сходил в дом и вернулся с лэптопом в руках.

— Мексика, ты права, — доложил он. — Они были в Мексике.

— Мексика! — подхватила Виктория. — Да, это идеально подходит! Приблизительно двадцать — двадцать пять градусов северной широты.

— К чему подходит? — поинтересовался Павел, внимательно рассматривая фотографию Анны. Внезапно он хлопнул себя по лбу:

— Да чтоб я лопнул! Тень!

Виктория многозначительно посмотрела на меня:

— Я, может быть, не помню, что такое силы Кориолиса, но, как видишь, эти суперзнания нам ни разу не пригодились, зато никто почему-то не обратил внимания на тот очевиднейший факт, что Анна на этой фотографии отбрасывает довольно длинную тень!

— Как и пляжные зонтики, — проговорил я.

— Именно — у круглых зонтиков некруглые тени. Тени эллипсоидные, похожие по форме на яйца.

— Да, ну точно, — говорил сам с собой Паша, разглядывая фотографию Анны. — К полудню тень сжимается, как шагреневая кожа, и ровно в двенадцать превращается в колобок под ногами.

Я вспомнил, как Анатоль фотографировал меня перед «Гранде-Трафико», забавлялись этим экваториальным эффектом. Мы умудрились подловить момент и сфотографироваться так, будто тени и вовсе нет.

К моему глубочайшему изумлению, Вика оказалась не так уж и несведуща в вопросах естественно-научного профиля. Она выяснила, что есть даже специальная формула, которая называется «солнечный калькулятор». Формула позволяет вычислить высоту предмета и угол, определяющий высоту солнца над горизонтом в каждый соответствующий момент времени.

— Слава богу, сейчас все формулы есть в интернете, сама бы я не управилась, — с невиданной скромностью Вика рассказывала о том, как получила результат. — У человека ростом метр восемьдесят тень на экваторе составит тридцать пять — тридцать восемь сантиметров. Рост Анны приблизительно сто семьдесят пять — сто восемьдесят сантиметров, однако на ее «последней» фотографии тень была навскидку не меньше метра.

— И что — Анна и Михаил? — Глаза Павла в темноте казались совсем черными.

— Анна и Михаил любовники, Евгений — жених-рогоносец. То, что казалось странным и подозрительным, действительно странно и подозрительно, но только с действиями крысы это все никак не связано.

Виктория помолчала.

— Анна пропала из-за любви, — добавила она с торжественной серьезностью, как в концовке старинной фильмы. Павел вздохнул и закрыл ладонью лицо.

Анна была напугана, но здорова и невредима. Наводнение, которое вызвала большая волна, смыло понтон, отделявший от большой земли отель с бунгало на сваях, где назначили встречу любовники, ее телефон промок, и связь оказалась потеряна совсем. Внезапный приезд жены Михаила на длинные выходные спутал все планы наших Карениной с Вронским, но почему эти двое упорствовали и не отменили свидания — было не очень ясно. Хотя что может быть ясно человеку из большого мира, когда речь идет о маленьком мире, в котором присутствуют только двое. Думаю, что и без землетрясения эта тайна, шитая белыми нитками, выплыла бы наружу с той же долей вероятности, с какой всплывают водоросли на диком пляже, то есть со стопроцентной.

Михаил молчал, Анна тихо плакала, Евгений закрылся в номере, жена Михаила попыталась наброситься на Анну, обозвав ее ведьмой и обвинив в колдовстве, но даже этой затюканной жизнью, не отличающейся интеллектом женщине стало очевидно, что истерика бесполезна, и она, поджав губы и прихватив сына, которому, наверное, еще предстояло стать предметом жестких манипуляций и шантажа, отправилась в дом, хлопнув дверью так, что чуть не посыпались панорамные окна. Остальных любопытных Павел разогнал по комнатам принудительно.

Анна с Михаилом остались вдвоем. Они сидели рядом на двух плетеных креслах, все там же, у бассейна, и были похожи на гнома и Белоснежку, которые сбежали из разных сказок. Анна вдруг достала из своей пляжной сумки что-то, показавшееся мне сначала связкой коротких бамбуковых палок, но, приглядевшись, я понял, что это скрепленные между собой флейточки — какой-то народный индейский духовой инструмент. Михаил взял его молча, улыбнулся и, приноровившись с третьей-четвертой попытки, довольно сносно сыграл какую-то грустную мелодию. Да, что тут скажешь, смотрелись эти двое очень странно, но трогательно.

— Даже переписки толком не было, — обратился Михаил к Паше, видимо, как-то пытаясь объяснить весь тот кошмар, который они тут устроили. Думаю, это были напрасные старания, но Михаил продолжал: — Только огромное количество случайных пересечений в коридоре, неслучайных перекуров и постоянное чувство вины. В некоторые дни мы только встречались глазами и вообще не говорили. Даже в личке не переписывались. Но всякий раз, когда входишь в комнату и сразу находишь ее глазами… Или идешь куда-то и первая мысль: «Она там?» Мы общались только в общем чате и искали какие-то тайные смыслы в обычных словах… В общем, играли с огнем. Я пытался все это остановить. Звонил жене, разговаривал с сыном, успокаивался даже на какое-то время, но утром видел ее, и все начиналось снова…

Виктория наклонилась ко мне и прошептала:

— Этому Михаилу не айтишником и уж точно не священником быть. Любовные романы бы писать или тамадой на сельских свадьбах работать.

— Он и работал, — так же тихо проговорил я.

— Не сомневаюсь.

Однако когда Анна полушепотом произнесла слово «гравитация», моя тетка замолчала и задумалась о чем-то.

Михаил продолжал:

— Я как-то поехал к одному батюшке в закрытый монастырь. Есть у нас в Прикарпатье один очень известный батюшка, мудрец, отец Серафим. Я спросил его, какой грех он считает самым большим? И он ответил мне: самый большой грех — это подлость по отношению к тем, кто тебя по-настоящему любит. К матери, отцу, сестре, брату, другу единственному, к жене, к детям. Я спросил: а почему?

Старец ответил: «Потому что совершить его легче всего. Не носят близкие доспехов против нас, нож как в масло входит». Представляете, самый страшный грех совершить легче всего.

Паша вдруг встал.

— Прав ваш Серафим Закарпатский. — Он подошел к Михаилу, похлопал его по плечу и сказал тихо, как близкому другу: — Идите спать, утро вечера мудренее. Все живы, это главное.

Мы давно живем в мире, где литература стала очень предсказуемой, потому что заранее известны все финалы. Анна Каренина бросится под поезд, Пьер разведется с Элен и женится на Наташе, бесприданницу Ларису Огудалову застрелит Карандышев, Каштанка найдется, Буратино победит… Нам, жителям XXI века, уже почти невозможно попасть в ситуацию, описанную Пушкиным в начале века XIX: «над вымыслом слезами обольюсь». Можно ли было ожидать, что если даже литература не справляется с сюжетом, то переписка в чате обыкновенных людей в какой-то дурацкой рабочей группе вдруг окажется более захватывающей и непредсказуемой, чем любой вымысел профессионального литератора.