— Ревнив? — переспросила я.

Ласса закатила глаза.

— Грязным слухам я не верю, просто люди есть такие… Много чего болтали. Хотя, конечно, смотрел на нее Герих порой так, что… Знаешь, — тьма зашумела громче. — Иногда я думаю, что с этой его борьбой с демонами и женщинами, которые отдались им, дело-то иначе обстоит. Это он сестре своей мстит. Ее ухода простить не может.

Может быть, и мстит. Только маленькая поправка — не было никакого ухода, и месть началась с самой Отавии. Непонятно только, почему убитая девочка на рисунке такая юная. Если Отавия родила Вилора в семнадцать лет, на момент смерти ей должно было быть двадцать четыре года. Девушка на рисунке была куда младше.

Тьма предупреждающе взвыла внутри, заскреблась, и я стряхнула невеселые мысли.

— Ох, спасибо за разговор, ласса Крия. Да мне пора. Забегу к вам на днях за карамелью. Надеюсь, лас Служитель замолвит за нас словечком перед Небом.

Ложь, ложь, сколько лжи. Как легко она мне дается.

Попрощавшись с болтливой — не без помощи тьмы — лавочницей, я торопливо отхожу в сторону и снова наблюдаю издалека. В своем парадном синем облачении служителя и в сопровождении двух стражей лас Иститор подходит к воротам. Вряд ли он тушуется толпы, которая за время нашего разговора с лассой Крией увеличилась раза в три. Стоит спокойно, прямо. Что-то говорит. Мерный гул его голоса доносится и до меня, даже те, кто не присоединился к вопрошающим, невольно замедляют шаг и поворачивают головы. А я… я торопливо обхожу дом по кругу. В таких больших зданиях не могут быть только парадные ворота.

Калитку для слуг, разумеется, запертую на замок, нахожу легко. Что делать дальше? Здесь довольно тихая улица, но мое проникновение незамеченным не останется. По крайне мере сейчас, днем. А если попробовать вернуться сюда ночью?

Я просто иду вдоль ограды, почти закрыв глаза, прислушиваясь к себе и тьме внутри. В одном месте останавливаюсь. Там, за сплетенной паутиной чугунных солнц, небольшая деревянная беседка, вокруг которой стоят полукругом какие-то незнакомые мне пышные хвойные деревья, полностью скрывающие происходящее за ними от сторонних наблюдателей. Да. Здесь, здесь. Я шагаю взад и вперед, чтобы окончательно убедиться. Пальцы леденеют, по спине пробегают мурашки.

Тьма, в отличии от меня, не знает сомнений, страхов, не испытывает неуверенности. Палитра ее чувств — от страсти до ярости — не знает полутонов. Мы учим друг друга, проникаем друг в друга все сильнее с каждым днем. Я не знаю, как это остановить, и еще меньше знаю, хочу ли это останавливать. Потому что быть сильной, быть смелой мне нравится.

Я заказываю экипаж и еду к домику ласа Лирата. Приказываю подождать меня у входа в сад усопших, до дверей кривенького обиталища служителя иду пешком. На ступеньках все так же сидят убогие и нищие, все новые, ни одного знакомого лица. Но приветственная речь все та же, с теми же интонациями, жалостливыми и хитроватыми одновременно:

— Ласса, не будет ли монетки?!

— Будет, — отрезаю я. — Мне нужна слепая. Чем быстрее, тем лучше.

— Да мы тут все, прекрасная ласса, и слепые, и глухие, и хромые, — захихикал самый разговорчивый, довольно молодой парень с изборожденными старыми зажившими язвочками лицом. — Как вам угодно, ласса…

— Мне угодно поговорить со слепой. Скажите, что пришла ласса, которая пишет книгу.

Я едва замечаю маленькую невзрачную фигурку, скользнувшую вдоль стены от ступенек прочь. Спустя почти полторы горсти, во время которых убогие разглядывают меня, а я разглядываю землю под ногами, за спиной ощущается чье-то присутствие. Я отхожу прочь, а слепая женщина, как и знахарка Тама, называвшая меня темницей, идет за мной, ориентируясь то ли на звук шагов, то ли на движение воздуха.

— Я исцелю тебя, — выдыхаю, потому что такие обещания — совсем не в духе Вестаи Антарии. — Но мне нужна помощь.

— Какая? — коротко отвечает женщина. Никаких приветствий, реверансов и лишних слов.

— На заднем дворе у Инквизитора кое-что закопано. Мне нужно, чтобы вы выкопали это. Сегодня ночью, мое время на исходе. Если оно действительно там есть. И сказали мне, верны ли мои догадки. Нужен человек, который сможет помочь в этом.

— Во дворе у Инквизитора Иститора? — переспрашивает слепая. — Ты уверена, темница? Что там может быть закопано?

— Тело убитого им человека, — отвечаю я.

* * *

— А не слишком ли много берёшь на себя, темница? — чуть насмешливо спрашивает слепая женщина. — Знаешь, что убил, знаешь, где закопал… что ж к стражам не идёшь?

— Доказательств маловато, а человек большой, — в тон ей отвечаю я. — Разобраться нужно сперва. Убедиться самой. Это все давно было, почти три седьмицы лет прошло. Ничего стражам я не докажу.

— А ты изменилась, темница, — вдруг сказала моя собеседница.

— С чего бы вдруг?

— Холода больше стало. Ладно, что толку болтать, — женщина резко оборвала саму себя. — Говори еще раз, что требуется и когда.

Я объяснила, как могла, довольно путанно, потому что, честно говоря, сама не знала толком, что именно мне нужно.

— Проникнуть за ограду, на личную территорию самого инквизитора, да еще и в компании с тобой… Это может многим грозить. Ключей у тебя же нет? В дом не вхожа?

— Нет. Но дверь я открою.

— Конечно, откроешь, — кивает женщина. — Что ж. Двое придут, к пятому дому по той же улице. Будут в час после полуночи. Имен не скажу, не надо тебе их имена, да и им твое без надобности.

— Они будут знать… про меня?

— Конечно, нет, темница, что за глупые вопросы? Никто не должен знать про тебя, люди болтливы, трусливы и ненадежны, слухи распространяются быстро. Будь осторожнее. И я буду молчать.

— Вы тоже придете?

— А какой от меня там прок? Да и далеко это, добираться трудно. Я тебя завтра буду здесь ждать. Несколько часов ничего не решат.

— Не боитесь, что обману, сбегу?

— А ты пообещай, — тихонько, но жадно произносит слепая, ведя в мою сторону носом, как животное. — Я знаю, тьма не нарушает обещаний.

Договор. Теперь и я заключаю с кем-то договор. Сама. Мне не страшно раздавать обещания, но я понимаю, что в чем-то уподобляюсь Шею, и от этого — мороз по коже. Впрочем, я никого не обманываю и передо мной — не ребенок. И завтра все исполнится и завершится.

— Обещаю, что приду завтра и излечу тебя, если смогу, — говорю я. Внутри сворачивается комок, тугой, тяжёлый, упругий. Ощутимый.

— Буду ждать, темница.

* * *

Вечер мы говорили с Ризой обо всем помаленьку, потом пожелали друг