– Слушайте, братья! Господь просветил меня, я знаю, как освободить нашу родину! Критяне, все до одного, должны пойти в Суду и бросить в море по одному камню. Пусть обмелеет эта проклятая гавань, превратится в сушу, чтоб на нее больше не зарились сильные мира сего. Иначе не видать нам свободы! Вперед, братья!..

На амвон поднялся Мурдзуфлос, бережно взял кира Идоменеаса под руку и отвел домой. С того дня кира Идоменеаса одолела черная меланхолия. Никого видеть не хотел, опять ушел с головой в свою переписку. Теперь он посылал письма даже американскому президенту, а в конверт обязательно вкладывал карту, чтобы тот понял, где находится Крит, какое стратегическое значение имеет и почему не должен оставаться в руках турок. «О, родина Франклина и Вашингтона! – писал он. – О, страна свободы! Стоя среди моря на другом конце земли, Крит протягивает к тебе скованные цепями руки и взывает о спасении!»

Вот так всю свою жизнь кир Идоменеас ждал ответа на письма. То и дело выйдет во двор, спросит у старой Доксаньи не было ли писем, а потом опять запрется в своей комнате и строчит, строчит… Поэтому у него и времени-то не оставалось на встречи и разговоры с людьми. И по субботам, ближе к вечеру, заходил к нему, еле передвигая ноги и протирая очки, единственный друг еще со школы – Сиезасыр.

– Ну вот, сейчас опять сцепятся! – ворчала Доксанья, подавая им на подносе кофе с бубликами.

Идоменеас раскрывал отцовскую табакерку слоновой кости, и какое-то время, сидя друг против друга, они молча курили. Каждый обдумывал тему поважнее для сегодняшнего разговора. Наконец Димитрос раскрывал какую-нибудь книгу – астрономию, катехизис, риторику, историю Трикуписа[51] или Критовулидиса[52], а в последнее время все чаще одну английскую книгу, взбудоражившую всех тем, что в ней доказывалось, будто человек произошел от обезьяны. Сиезасыр слушал раскрыв рот. А потом начиналось обсуждение; друзья постепенно входили в азарт и начинали орать во всю глотку. Старая Доксанья подглядывала за ними в замочную скважину, ожидая момента, когда придется их разнимать.

Кроме учителя у Идоменеаса изредка бывал еще один знакомый с детских лет – капитан Поликсингис. Они жили по соседству и до тех пор, пока несчастного Идоменеаса не испортили европейской премудростью, считались друзьями. Когда приходил щеголеватый капитан Поликсингис, унылая, заваленная бумагами и географическими картами комната оглашалась смехом. Кир Идоменеас глядел на него и дивился, как человек может быть столь легкомыслен и невежественен. Иногда капитану Поликсингису с большим трудом удавалось вытащить ученого приятеля на прогулку к Трем аркам, но кир Идоменеас не терпел скопления народа и всегда старался улизнуть. Сегодня, на третий день Пасхи, он получил от Поликсингиса записку: «Дорогой друг Идоменеас! Прошу тебя прийти вместе с капитаном Стефанисом ко мне на встречу. Это крайне необходимо. Речь идет о жизни и смерти!» Кир Идоменеас перепугался и без звука пошел за капитаном Стефанисом.

– Что ты имел в виду, когда писал, что речь идет о жизни и смерти? – обратился он к приятелю с вопросом.

– Тсс! Сейчас сам увидишь!

Впереди показалась высокая кладбищенская ограда, сквозь которую проглядывали черные кресты и цветущие кипарисы. Идоменеас остановился в растерянности.

– Мы что, на кладбище?

– А куда ж еще?! – засмеялся капитан Поликсингис. – Разве не сюда мы все идем с самого рождения? Не пугайся, Идоменеас.

У ворот их поджидал могильщик Коливас, загорелый, мордастый, с непокрытой головой, он глядел на них из-под ладони. Имея каждый день дело со смертью, Коливас разуверился в этом таинстве и не боялся теперь ни Бога, ни черта.

Все в городе знали про его нечистый промысел: он раскапывал свежие могилы, снимал одежду с покойников и таким образом одевал и себя, и семью. И ни один призрак за много лет не явился, чтобы ему пригрозить. Зато души усопших измучили его придурковатую жену, оттого она вся высохла и заболела чахоткой. Так что скоро Коливасу придется и для нее рыть могилу. Она уже и теперь похожа на труп – одни кости торчат. А с чего бы? Ведь питаются они хорошо – кутьей да просвирками. Одеты тоже неплохо – спасибо покойникам! И добра всякого в доме достаточно: простыни, белье – все из саванов. Но, видать, не впрок ей это богатство, день за днем вампиры сосут из нее кровь.

А Коливасу хоть бы что: он смеется над живыми и мертвыми. И пусть эти ничтожные людишки сторонятся его, пускай говорят, что своим обличьем он напоминает Харона, – ему на них плевать.

– И чего шарахаются? – ухмылялся он. – Все равно ведь никуда им от меня не деться, все рано или поздно придут ко мне в гости.

Был у Коливаса только один друг, который, как и он, не страшился смерти и смеялся над суевериями, – капитан Поликсингис. Человек широкий, сердечный, большой любитель погулять, он частенько приходил с выпивкой и закуской к своей могиле, которую вырыл для него Коливас, они вдвоем спускались в яму и устраивали пир.

– Смертию смерть поправ! – выкрикивал Поликсингис, заливаясь смехом.

На сей раз Коливас, как обычно, встретил капитана Поликсингиса и его друзей с распростертыми объятьями.

– Быстрее! – крикнул он, завидев их издали. – А то как бы какие-нибудь похороны не испортили нам всю музыку! Вендузос с лирой уже внизу.

– Куда это мы? – опять спросил кир Идоменеас, не решаясь вступить в кладбищенские ворота.

– Идем попирать смерть, дружище! – ответил ему Коливас. – Не все же ей нас попирать!

Они шли меж надгробий с зажженными лампадками, перешагивали могилы, топтали траву и ромашки. Коливас, как настоящий хозяин, показывал дорогу. Вдруг из ямы высунулась человеческая голова. Идоменеас вскрикнул от ужаса. Но Коливас, засмеявшись, успокоил его:

– Да не бойся ты, это же Вендузос!

Тот был уже под мухой. Капитан Поликсингис заранее отправил сюда с Али-агой угощение, и Вендузос, явившись раньше приятелей, не выдержал и приложился к горлышку. Захмелев, он засунул себе за ухо ромашку, улегся на каменный помост, закрыл глаза и вообразил, будто он уже умер: надо же привыкать потихоньку. Однако то и дело воскресал, чтобы опрокинуть очередную рюмочку. Когда послышались шаги и голоса, он выглянул из могилы.

Коливас отвел в сторону капитана Поликсингиса.

– И зачем, хозяин, тебе этот Вендузос? После хлопот не оберемся, помяни мое слово! Где это видано, чтобы в могиле на лире играть?!

– Но мы же едим и пьем в могиле – это ведь тоже вроде не принято.

– От еды и питья никакого шуму, никто не застукает. А вот лира…

– Слушай, Коливас, у меня нынче особенный день, – признался Поликсингис. – В последнее время тесновато мне было на белом свете, а теперь душа снова на волю вырвалась! Страсть как хочется послушать лиру с колокольчиками! Так не порть же ты мне праздник, прошу тебя!