Я был тоже рад его видеть, но сначала всё-таки вывалил неприятное, чтобы уж сразу.

Энрек выслушал не перебивая.

— Ну вот ты и пообщался с выродками, — рассмеялся он. — Так их у нас и зовут. Если кровь проявляется рано — с ними носятся и выращивают в моральных уродов. Там целая схема. Сначала это животное воспитывают вообще безо всяких запретов, а потом тех, кто доживёт до положенных сорока двух, очень жёстко вгоняют в рамки.

— А зачем? — удивился я.

— Наводят лоск на общую безнаказанность, — фыркнул Энрек.

— Да ну тебя, — отмахнулся я. Шутник хэдов. — А если серьёзно?

«Серьёзно» Энреку сегодня давалось с трудом, и он закусил губу, чтобы не ржать в голос.

— Ну, ты сказал, — выдавил он, борясь со смехом. — Наследники и серьёзно!

— Но зачем они такие нужны, ты можешь сказать? Поржать я над ними и сам могу.

— Ну-у, — протянул Энрек. — Считается, что вседозволенность формирует психику наследника так, чтобы он не видел границ, только цели. Выродки не приучены понимать, что морально, а что нет. Вот ты с детства знаешь, что слабых обижать плохо, а выродку говорят — попробуй, может, тебе хорошо от этого будет?

— А зачем?

— Ну-у, чтобы он не думал о морали, когда будет ломать под себя причинность. В паутине ведь нет никаких правил, ничего морального или аморального. Есть узлы, есть нити, есть выбор пути. Если добился нужного решения, всегда кто-то пострадает или погибнет. От этого никуда не денешься. Любой выбор несёт в себе жертвы. Ты выиграл, но вокруг всё равно сотни, тысячи трупов. И надо это как-то перенести. Тут в сорок-то тяжело принимать такое, а выродков приучают рулить чужими смертями с детства.

— Точно, уроды… — не выдержал я, представив себе перспективы подобного обучения. — Только не пацаны эти, а их воспитатели. Мало мы вас, экзотов, уродами называем. Паутина-то аморальна, но мы-то нет.

— Ну, ты не тупи уж совсем, — закатил глаза Энрек. — Это ж не всех так воспитывают. Только тех, в ком дар проявляется рано. Ты же знаешь, что истник сильнее всего на пике взросления, лет в двадцать пять-тридцать. Когда у семьи есть надежда, что наследник будет решать такие задачи, которые больше никто никогда не сумеет, на этом она и ломается. Дом направляет все усилия на то, чтобы развить у пацана дар. Этика тут только мешает. Не до неё, понимаешь? Эти пацаны и без этики толком не выживают. Ломаются, с ума сходят. Если им ещё про трупы рассказывать, вообще ни один не дотянет до двадцати. А вот если наследник выжил, то в сорок два его подрихтуют, причешут, вобьют внешние правила приличия. Он будет знать все запреты, но внутренне будет от них свободен. И это будет очень сильный глава дома.

— И что, многие выживают? — мне очень не понравилась вся эта история, но она кое-что объясняла в желании Мериса сразу оставить «подарок» в виде Эберхарда алайцам.

— Иногда, — Энрек подумал немного и добавил. — Шансы примерно один к десяти. Отец был вот такой ранний. Может, тебе с Домато стоит перетереть? Отца воспитывал по большей части он.

Иннеркрайт рассмеялся, словно просто не мог говорить серьёзно. На столе у него я заметил контейнер со стимулятором. Значит, ситуация не разрулилась, просто иннеркрайт допустил до себя медиков?

— А помочь мне слабо? — поинтересовался я. — Может, развеешься? Слетаешь, посмотришь на него? Что делать-то с ним теперь?

— Вряд ли я что-то особенное посоветую, — пожал плечами иннеркрайт, но улыбаться не перестал. — Наследники крови — вообще проблемные ребята. Зачем ты его не оставил алайцам — вот вопрос?

— И ты туда же…

Энрек развёл руками.

— Ну вот как я тебе помогу? Парень несовершеннолетний, конечно… Давай, найду тебе приличного юриста из своих старых друзей? Надо бы оценить, что ему вообще светит. Дядя пойдёт под трибунал, вопрос решенный. Всякую пузатую мелочь отправляют обычно в ссылку на одну из родовых планет. Без права самостоятельных перемещений. Но, судя по тому, что ты мне рассказал, без присмотра пацана оставлять нельзя. Любишь же ты добавлять людям проблем, хаго! — Энрек опять рассмеялся.

— Ты пьян, что ли? — осенило меня.

Иннркрайт взял со стола контейнер и открыл, показывая, что он от микрокристалла, а не от стимулятора.

— Я решил, что надо жить дальше, — пояснил он. — Что было — прошло. Делай что должно — и будь что будет.

— И тем не менее ты мне рад, — констатировал я.

— Ясен пень, рад. Одно твоё существование успокаивает. Раз тебя до сих пор не прибили, может, и я выживу?

— Чё-то невесёлая перспектива — выжить, — усмехнулся я.

— А когда жить? — расхохотался Энрек. — Ты видел эту очередь чинуш перед дверью? Я ж тут один зашиваюсь. — Он посмотрел на меня оценивающе. — Слушай, ты отлично справлялся тогда с медиками, может, ещё послужишь? Я как раз ломал голову, где взять безопасный транспорт для эпидемиологов, которые хотят тут у нас поработать. Ты мне прямо ну очень бы пригодился. Может, привезёшь? «Персефона» — самый чистый из возможных вариантов. Ты же у нас противоборусный инсургент. С тобой они лететь не побоятся.

— Ну, если только юриста дашь… — Я сделал вид, что задумался. Где искать Имэ всё равно пока непонятно, почему бы и не помочь Энреку? — Если Мерис отпустит… Это не помешает мне встретиться с Домато, как я понимаю?

— Даже поможет! — обрадовался иннеркайт. — Он сейчас как раз у отца, консультирует бригаду эпидемиологов. Чё бы тебя Мерис на «Леденящий»-то не отпустил?

Я послал письменный запрос генералу прямо при Энреке. И Мерис действительно не стал возражать.

Иннеркрайт тем временем связался с баром и велел накрыть для меня поляну.

Чего же он такой радостный? Переломил в себе что-то?

Бар был выше всяких похвал. Живая музыка, симпатичные танцовщицы.

Выпили мы с Энреком немного, совсем по чуть-чуть. Но под коньяк разговор пошёл веселее.

— Я тоже думаю, что лендслер сбежал с «Эскориала», — сказал иннеркрайт, отправляя в рот здоровенный кусок ветчины. — И отец предполагает то же самое.

— Но где он тогда?

— А вот это вопрос. На Асконе — так он сумел бы добраться до вас. Когда ты захватил дворец, история моментально обрела всепланетный резонанс. Или лендслер опять что-то раскопал, или — не имеет возможности с вами связаться. Ранен, может? Так или иначе — надо бы поймать Имэ и пощипать ему пёрышки из хвоста… — Энрек налил мне ещё. — Может, была вторая клетка? Прямо на личном катере у Тихушника? Или случилось что-то ещё, а пацан увидел только то, что ему дали увидеть?

— Вот и я об этом думаю.

Коньяк был терпкий, чуть сладковатый, пожалуй, но с хорошим ароматом. Энрек принёс его в бар с собой. Судя по бутылке, стоил коньяк, как электрокар.

— Это откуда такой? Никогда не